— Давай немного послушаем? — предложила Эльза.
— Да я их уже слышал раз двадцать, наверное. Молодцы, конечно, эти ребята. Жаль только, что третий сезон одно и то же выдают.
— Все равно. Давай подойдем. Они мне нравятся. Быть может, сегодня будет что-нибудь новое.
— Сомневаюсь. Но если ты хочешь, давай подойдем.
Они подошли и немного протиснулись вперед. В середине толпа образовала небольшой, почти правильных размеров круг, в центре которого маленький толстый рыжеволосый парень пел неприличные частушки. Народ хохотал. Парень подыгрывал себе на гитаре, которая издавала странный дребезжащий, далеко не классический звук. Пел и бренчал он невероятно громко, так, что было слышно на весь Арбат, у самых станций метро, и даже бесконечный шум улицы не мог заглушить эту песню и звон:
Мы на улице частушки
Пели громко, хоть танцуй!
Нам за это в Моссовете
Показали толстый х…
— Немедленно прекрати эту похабщину! — закричала какая-то женщина, проходившая мимо и случайно остановившаяся послушать.
— Это не похабщина, дама, — сказал рыжеватый певец. — Это народный фольклор. Кому не нравится, может не слушать.
Он перекинул гитару на спину, смешно и многозначительно поклонился публике. Затем выпрямился и высокоторжественно произнес:
— Уважаемые дамы и господа! Дорогие москвичи и любимейшие гости столицы! Почтеннейшая публика! Вы прослушали первое отделение нашего концерта. Понравилось оно вам?
— Да! Да! Хорошо! Браво! — закричали разные голоса.
— Я очень и очень рад! Следующее отделение будет еще веселее и круче! А сейчас, прошу прошения, — маленький, так сказать, финансовый антракт! Такова жизнь! Понимаю вас, господа, и думаю, вы должны нас понять! Я хочу представить вам нашего известного и популярного, талантливейшего композитора, певца, чтеца, а также кассира! — Рыжий указал на худого, долговязого парня в трико и огромной клетчатой кепке. — Его зовут Карман! Прошу заметить, господа, что Карман — это всего лишь прозвище! Его известнейшая фамилия звучит несколько по-другому! Сейчас он подойдет к каждому, повторяю, к каждому из вас! Червонцы и четвертные, а также полтинники и мои любимые сторублевые билеты и доллары можно класть не разворачивая! Помните: Человек человеку друг, товарищ и меценат! Хотя, конечно, пенсионеры и студенты могут просто улыбаться!.» Чего вы все сразу заулыбались?
Зрители действительно улыбались, меж тем как долговязый Карман в кепке с огромным целлофановым мешком медленно шел по внутреннему кругу образовавших плотное кольцо людей, то и дело внедряясь в этот крут и протягивая мешок. Его длинные костлявые руки так и мелькали. Зазвенела мелочь. Полетели и бумажные деньги, большей частью, конечно, рубли.
— Ну вот! — весело сказал Алеша, когда нахальный кассир сунул свой мешок прямо под нос Эльзе. — Вечно я прихожу в тот момент, когда нужно давать деньги.
— Не жадничай, парень, — философски заметил Карман. — Имея такую роскошную женщину, можно смело отдать мне все сокровища мира.
— Тебе? — усмехнулся Алеша, нащупал в своем кармане металлический рубль, достал его и бросил в мешок.
— Мерси, — долговязый почтительно кивнул, затем повернулся и нагло подмигнул следующему «меценату». Получив еще несколько монет, он встряхнул свой наполняющийся потихонечку мешок и очень довольный пошел дальше по кругу, в то время как рыжий толстяк, заметив, что публика, утомленная антрактом, начинает уже расходиться, снова заговорил:
— Господа! Чтобы не было вам скучно, я прочту парочку веселых стихотворений! Их авторы — молодые, но уже известные московские поэты! Вот одно из них! Очень поучительный стих! Он говорит о том, как хорошо быть октябренком и как плохо быть проституткой!
Он начал читать, подражая той манере, в которой актеры читают Маяковского:
Из борделя по панели идет баба-проститутка!
А навстречу этой бабе два отряда октябрят
Барабанами стучат!
«Здравствуй, тетя-проститутка!» — октябрята говорят.
Тут они ее схватили! Били, били, колотили!
Отвели в ОГПУ.
Там ребяток похвалили, дали детям по рублю…
— Да. Так себе стихотворение, — критически продолжил рыжий. — Или возьмем другую тему. Известно, что в последнее время жены стали чаще изменять своим мужьям, отчего мужья в свою очередь стали сильно нервничать и расстраиваться. Вот что я имею сказать по этому поводу:
Если женщина изменит!
Ты не плачь и не грусти!
Ты сходи поешь пельменей!
Что в пельменной по пути!
Ты поешь побольше лука!
Чеснока поешь сходи!
Подойди, скажи ей: «Сука!» —
Поднатужься и набзди!
Многие смеялись, но общая реакция зрителей оказалась слабенькой. Толпа заметно редела. Рыжий артист прочел еще один стих, но тот оказался совсем уж никудышним и несмешным. В ходе концерта образовалась тихая и скучная пауза, и люди уже собрались было разойтись, но долговязый парень в кепке сумел спасти положение. Закончив сбор денег, он, подбежав к своему толстому партнеру, сделал неописуемый жест руками и всем своим гибким нескладным телом, что вызвало дружный хохот зрителей. Затем он заорал:
— Самые лучшие! Самые смешные! Самые свежие и самые старые анекдоты! Тему заказывают зрители! О чем, господа, желаете послушать? Над кем хотите вы посмеяться?
— Давай любой! — закричал кто-то.
— Любой? С удовольствием! Итак, анекдоты различных народов нашей великой многонациональной страны!
«Сара! — начал длинный, произнося это имя с таким акцентом, будто он всю жизнь свою говорил на идиш. — Ты почистила мои брюки?
— Почистила, Абрам.
— А ты почистила мой пиджак?
— Почистила, Абрам.
— А ты почистила мои ботинки?
— А что, там тоже есть карманы?»
Публика взорвалась. Несколько десятков человек расхохотались на разные голоса. Потом, когда общий хохот стих, один парень из зрителей все еще продолжал гоготать, и смех его напоминал лошадиное ржание, отчего остальные еще больше развеселились.
— Если кроме меня здесь еще есть евреи, — продолжал длинный, — прошу не обижаться. Телеграмма: «Абрам! Твоя Сара уже родила. Вот только мальчика или девочку, я тебе написать не могу, потому что каждое слово стоит три копейки!»
Толпа взорвалась вторично. Карман сам истерически хохотал после каждого анекдота, противно гримасничая и разбрызгивая слюну.
Я сам не раз наблюдал эти уличные представления. Не знаю, есть ли они сейчас? Тогда это действительно было очень смешно.
— Анекдоты о великом украинском народе! Опять же дружеские, и гостей с Украины прошу покорнейше не обижаться! Итак, поезд «Киев-Москва». На верхней полке едет хохол. Сидит, ноги свесил и машет ими в воздухе. Запах от потных, нестиранных много недель носков переполняет купе. На нижней полке едет пожилая, очень добропорядочная дама. Вонь от носков душит ее. Она давится, ее вот-вот потянет блевать.
«Мужчина! — наконец не выдерживает она. — Вы носки хоть когда-нибудь меняете?»
«Носки? — отвечает хохол. — Поменяю. Но только на сало». Ха-ха-ха! Вот такие дела!.. Продолжаем тему. Урок в грузинской школе:
«Учитель: Гогия! Иди к доске! Разбэри по члэнам предложение: «Папа и мама пошли баня».
Гогия: Пожалуйста, учитель. Мама — подлэжащее, папа — надлэжащее, баня — прэдлог!
— Хорошо, Гогия. Только баня — это нэ прэдлог, а мэсто имэния».
Публика смеялась от души. Далее пошли анекдоты о кавказцах и молдаванах, чукчах и прапорщиках, Василии Ивановиче и Петьке, Штирлице и Мюллере, не были забыты старые, но больше всех досталось новым правителям страны. Второе отделение концерта, как и было обещано, получилось действительно очень веселым. Наконец, долговязый юморист, вспотевший и охрипший после столь долгого и бурного выступления, достал свой мешок и снова пошел по кругу.
Стемнело. Изящные трехголовые фонарики осветили замедливших движение людей, старенькие домики с разноцветными балкончиками, заставленные матрешками и самоварами столики, витрины, подоконники первых этажей. Тусклый свет проник в переулки и подворотни, осветив неунывающие лица подрастающего поколении: московских ребят и девчонок, приехавших сюда из разных районов столицы обсудить новости, поболтать, попеть, побаловаться травкой или распить бутылочку недорогого вина. Зазвенели гитары. Загремели магнитофоны. Заругались местные старушки, давно привыкшие к здешнему шуму и возмущающиеся всегда больше для строгости и порядка. В переулке двое парней сцепились в беззлобной драке. Вокруг немедленно собралась толпа. Затрещал милицейский свисток. Бойцов быстро разняли. Послышались громкие пьяные голоса. И, в отличие от всего окружающего мира, Арбат совсем не спешил пока засыпать, обретая второе, еще более жизненное дыхание.
