Этого Наташа никак не могла понять. Ведь бизнесмены же, предприниматели, должны вроде в первую очередь о выгоде думать, а этого не было. Новые знакомые Наташи, такие же диспетчеры, как и она, пытались объяснить: этот знакомый генерального директора, этот родственник коммерческого, эта — чья-то любовница бывшая, если приказано работать с ними — вот и работай, тебе что, больше всех нужно? А прибыли начальникам с лихвой хватает на красивую жизнь, больше и не нужно.
А каким товаром торговали — это же просто тихий ужас! Наташа могла безошибочно определить свитера, которые линяли и растягивались после первой, самой аккуратной стирки, колготки, которые можно было выбрасывать на третий день, кроссовки, у которых кожзаменитель трескался на местах сгиба после первой же пробежки, а после пятой отваливалась задняя часть подошвы. Сердце кровью обливалось, когда представляла: эти вещи люди будут покупать, а поскольку стоят они дешевле фирменных, покупать их будут небогатые люди, может быть, на еде экономя, ходить же в чем-то надо…
И об этом пыталась говорить с начальниками, но тут уж ее не вежливо, а довольно-таки грубо прерывали, добавляя непременно: если не нравится, можешь уходить.
Разве от такой работы настроение улучшится, сил, желания что-то делать прибавится?
«Ни за что!» — сказал бы Сергей… Сказал бы, да не скажет. Вот уже полгода не видела его, хоть и живет он в этом же городе, в Москве. А как будто на другой край света уехал. Знает ли, что Наташа думает о нем каждый день, вспоминает чудесные мгновения прошлогодней весны, когда они были так счастливы вдвоем? И не просто вспоминает, а живет ими… И плачет, когда никто не видит. Никто не видит, никто не знает, как она любит, как хочет увидеть его, прикоснуться губами к мягким, слегка вьющимся каштановым волосам, прошептать на ухо какую-нибудь глупость и услышать в ответ смешливое «Ни за что!». Как сжигает душу загнанная в самые дальние уголки ее тайная любовь. Да и кому это нужно знать, если сам Сергей, наверное, уже и думать забыл о своей Наташе. У него жена есть, может, и дети скоро будут…
И у Наташи есть муж, Андрей. Хороший человек, добрый, заботливый и любит ее крепко, искренне, да только она его не любит. В народе говорят «стерпится — слюбится», может, для кого-то оно и так, а вот у нее не получается. Нет любви, одно лишь терпение. Конечно, Андрея не сравнить с ее прежним мужем, никогда не улыбающимся Петром Яковлевичем Нигилистом, того она побаивалась, а в последнее время перед разводом просто ненавидела за то, что пытался отдать ее на вечер страшному бандиту Радику. Андрей совсем другой, и уважает она его всей душой…
Но разве уважение к мужу и добрая, спокойная семейная жизнь может заменить сумасшедшую страсть, ослепительно-прекрасные вечера с любимым человеком?
— Ни за что… — прошептала Наташа.
В прихожей хлопнула дверь, это Андрей вернулся со службы. Он работал в небольшом частном издательстве.
— Дома ли моя прекрасная Наташа? — закричал он с порога.
Наташа тряхнула головой, отбрасывая грустные мысли, вышла в прихожую.
— Только что пришла, — сказала она. — Рассовала продукты, а ужин приготовить не успела. Ты не голоден? Подождешь полчаса?
— Тебя могу ждать хоть всю жизнь, — улыбнулся Андрей, снимая пальто. — Погода на улице отвратительная. А дома — красота! Это ты красота, Наташа. — Он подошел ближе, обнял ее, заглянул в бездонные черные глаза, почти шепотом спросил: — Устала? Опять за правду боролась, все пытаешься повернуть «Тачанку» на путь истинный, чтобы по своим не стреляла?
— Да ну их! — сердито сказала Наташа, отстраняясь. Тепло и покойно было в объятиях мужа, но после недавних воспоминаний о Сергее не хотелось этого тепла.
— Неужто все так сложно? — озабоченно спросил Андрей. — А я ведь не раз говорил тебе, Наташа, не бери ты в голову всякую чепуху. Все они такие, эти новоявленные бизнесмены — проходимцы и шарлатаны. Но если уж ты пошла служить в фирму, то сиди там спокойненько, делай свое дело и не пытайся бороться за всеобщую справедливость. Ее не было, нет и не будет.
— Ни за какую справедливость я не борюсь, — раздраженно сказала Наташа. — Но ты бы видел, какие куртки и туфли мы отпускали нашим продавцам! Дилерам! Они же через неделю станут такими, что проще будет выбросить. Я никому ничего не говорила, но, ты думаешь, приятно понимать, что мы обманываем людей, стараемся всучить им залежалый, третьесортный товар и за это получаем деньги? Да это же грех!
— Не это грех, Наташа. — Андрей снова обнял жену, наклонился, легонько поцеловал в губы и, не дожидаясь, когда она снова отстранится, направился в кухню. Наташа пошла следом. — Грех — то, что делают наши нынешние правители, которые довели народ до скотского состояния, а сами теперь дачи себе на Рублевском шоссе строят. Двухэтажные, да с архитектурными излишествами. Вот кто всучил людям гнилой товар и крупно нажился на этой афере. А ты и твоя «Тачанка» — это пустяки, способ выживания в подлое время.
— Я не согласна с тобой, Андрей, — сказала Наташа, включая газовую плиту. — Если те, кто правит, обманывают нас, это не значит, что мы должны обманывать таких же бедных людей.
— Не значит, — согласился Андрей, присаживаясь за стол. — Не хочешь обманывать — живи честно на свою зарплату врача, учителя, редактора, музыканта, инженера, какого-то там слесаря-сборщика, шахтера. Пожалуйста, никто этого не запрещает.
— Легко сказать — живи на зарплату! — покачала головой Наташа. — А как на нее жить, если денег даже на еду не хватает. А у кого дети, их же обувать-одевать надо! И самим тоже хочется купить симпатичную вещь, жизнь-то проходит и другой уже не будет.
— Верно, — засмеялся Андрей. — Вот поэтому и нужно обманывать себе подобных, крутиться, открывать свой бизнес, если хочешь жить по крайней мере нормально. Об этом прямо тебе говорят теперешние партия и правительство.
— Партии-то уже нет, — сказала Наташа.
— А куда ж она делась? — удивился Андрей. — Партия была, есть и будет. Помнишь фильм «Приключения итальянцев в России»? Там мафиози кричал: «Мафия бессмертна!» Так вот и партия, она, как мафия, бессмертна. А может, она и есть мафия, потому и бессмертна?
— Ты сегодня прямо философ, — покачала головой Наташа. — Небось тоже несладко на службе?
— Скорее всего, проголодался. Пока добирался домой по этой гнусной погоде, мечтал: вот приду, сразу пообедаю и поужинаю вместе. Но увидел красавицу-жену и про голод забыл. С красивым человеком хочется и разговоры красивые вести. Давай поговорим о поэзии, о мудрости жизни…
— Суп разогрею, яичницу с ветчиной сделаю, колбасы порежу. Будешь? Ничего серьезного готовить не хочется.
— Вот это мудро, — кивнул Андрей. — А еще мудрее будет, если к этому добавить рюмку водки. Или даже две рюмки.
— Думаешь, надо? — с сомнением спросила Наташа. — Вроде бы сегодня не праздник и даже не выходной.
— Просто необходимо. Чтобы не рассуждать о гнусном времени, а вспомнить что-то хорошее.
— Меня не уговаривай, я пить не хочу, — сказала Наташа, вытаскивая из холодильника кастрюлю с супом.
— Давай помогу, — предложил Андрей. — Или сам все приготовлю и накормлю тебя.
— Я не хочу есть. Ты сиди, можешь порассуждать пока о поэзии. Про мудрость уже говорил.
— О поэзии только с тобой и можно разговаривать, — хмуро сказал Андрей. — Но это будет невеселый разговор, Наташа.
— Почему?
— Да потому, что как раз сегодня в наше издательство пришел парень с пачкой стихов. Кое-что на машинке отпечатано, кое-что от руки… Я ему стал объяснять, мол, мы стихи не печатаем, не пользуются они сейчас спросом. А он привязался: ну хоть прочитайте, мнение свое выскажите. Я стал читать. И что же? Хорошие стихи пишет парень. Лучше многих маститых наших поэтов, которые завалили страну стихами в славные застойные годы. — Андрей вздохнул, с сожалением покачал головой. — Но что я с ними делать буду? Конечно же, парня нужно публиковать, большой поэт из него может получиться. Но как? Делать тираж тысячу, две тысячи экземпляров — себе в убыток, да и тот не продашь. Советую ему искать спонсора, издавать книгу за свой счет. А он не знает, как это делать. Ведь нам годами вдалбливали в головы, что стихи нужно нести в редакции да издательства, а не каким-то спонсорам… Я ему растолковываю, что с финансовой точки зрения стихи сейчас невозможно издавать, — не понимает. Как же, говорит, в такой стране, в России — и стихи не нужны? Быть такого не может. Я и сам это понимаю, а ничего сказать не могу. И вправду ведь — не нужны сейчас России стихи!
— Я уже слышала это, — сказала Наташа, глядя на сковородку. — Когда жила в общежитии Литинститута, один поэт, Иван Шерстобитов, — не знал такого? нет? — вот он тоже плакался, что стихи теперь никому не нужны. А потом так расстроился, бедный, что порезал себе вены.
