— Кто-то пытался «наехать» на нас? Кто? — жестко прищурился Нигилист.
— Пусть только попробуют! Хуже, Петя, хуже. Артистик наш взбунтовался, понимаешь. Такое устроил нам вчера, в кошмарном сне, так сказать, не приснится.
— Не может быть, — с видимым облегчением вздохнул Нигилист. — Вы же сами недавно говорили, что он совсем ручным зверьком стал.
— Выходит, ошибался. Так это ж ты, черт тебя побери, советовал мне осваивать ее квартиру при живом-то муже! Ну и на хрена мне это сдалось, спрашивается? Давно бы отвез после ресторана к себе на дачу, там бы и не пикнула, и никто ничего не узнал бы. А ты — иди, Степан Петрович, к ней домой, чувствуй себя хозяином мира! Почувствовал, мать твою так!
— Он что, с Мишей справился? Если это так, не понимаю, за что вы Мише деньги платите?
— Миша, конечно, лопухнулся, не прочувствовал ситуацию. Да язык не поворачивается критиковать его, понимаешь. Артист же! Он по профессии должен людей обманывать. Комедиант! Ну и обдурил Мишу, заболтал его, а потом прыснул в морду из баллончика. Да такой газ нашел где-то, какой вообще запрещен! Хорошо хоть мне газом не досталось… — Степан Петрович вспомнил, как униженно стоял на коленях, и теперь пытался уяснить себе: хорошо это или все-таки плохо. По сравнению с газом, получалось, что хорошо, а в принципе, конечно, плохо.
— Вы слишком торопили события, Степан Петрович. Артиста нельзя было выпускать из-под контроля, если не чувствовали, что он сломался окончательно. А вы его с ходу задвинули на кухню, даже не интересуясь, что он думает по этому поводу.
— Это все твоя чертова психология, Петя! Если б делал все, как всегда делал, было бы правильно.
— Обижаете, Степан Петрович, — покачал головой Нигилист. — То рассказывали, что чувствуете себя превосходно, мой совет — это хорошо, замечательно. А теперь, выходит, я во всем виноват? Еще скажите, что я специально это подстроил, артиста подговорил, баллончик ему дал…
— Ничего я не говорю, — насупился Степан Петрович. — Было хорошо, да, но лучше б все было нормально. Это для тебя, чересчур изысканного психолога, такой выпендреж подходит, а мне лучше действовать по старинке.
— Неужели вы обманывали меня, когда говорили, как вам нравится этот вариант?
— Да я ж тебе говорю — было хорошо. Но когда тебе по морде дают, это уже — ни к черту.
— Неужели он решился вас ударить? — изумился Нигилист.
— Что значит — ударить? — вскинул брови Шеваров. — У нас был, так сказать, мужской разговор. Я ему пару раз врезал, он меня, понимаешь, зацепил… Ну а что ты хочешь? Она ж его жена. Любой мужик, тронь его жену, озвереет.
«Сука! — с ненавистью подумал Нигилист. — Рассуждает! А когда Радик мою жену, Наташу, требовал как плату за мою ошибку, не опасался, что я озверею! Не думал, что Наташа — моя жена. Моя любимая женщина!»
— Я тебе вот что скажу, Петя, — развивал свою мысль Шеваров. — Чтобы поставить мужика на место, есть одни способы, а чтобы попользоваться бабой — другие. И дурак тот, кто их смешивает. Мне этого артиста и знать не нужно было.
— Какие санкции предпримете против него?
— Никакие. Хрен с ней, с этой девкой, видать, не тот случай. Вот вернусь из Кемерова, найду себе другой вариант. Что, в Москве девок мало, которые готовы на все за зеленые? Пруд пруди!
— Я бы на вашем месте… — начал Нигилист, но Шеваров перебил его.
— Ты и будешь на моем месте, Петя, пока не вернусь из Кемерова. Приказ подписан. Какие первостепенные задачи, которым внимание особое, — сам знаешь. Буду звонить. На Радика не наезжай, он свое дело знает, делает хорошо. Кстати, благодаря твоей бывшей Наталье.
— С кем летите, если Миша болен? — спросил Нигилист, всем своим видом показывая, что разговаривать о Наташе не намерен.
— Двоих ребят из отдела безопасности взял. Лучше б, конечно, был один Миша, да выбирать не приходится. А ты, Петя, не в службу, а в дружбу, присмотри за моей дачей. Держи ключи, — Шеваров бросил на стол связку. — Не поленись, смотайся, а то Инга по такой погоде вряд ли выберется, а Евгений Алексеевич сам знаешь какой сторож.
— Посадили бы ребят из отдела безопасности.
— И так двое со мной летят, а кто основным их делом будет заниматься? Поэтому и прошу тебя: присмотри. Ты там бывал много раз, все знаешь. Вернусь дня через три-четыре, может, Миша поправится, а может, замену ему найду, в общем, решу этот вопрос. Ну а если времени не будет, или лень-матушка одолеет, хоть Ратковского своего пошли.
— Сделаю, Степан Петрович, не беспокойтесь. — Нигилист взял ключи, сунул в карман пиджака. — Главное — не обольщайтесь горняцким гостеприимством, и на уступки — ни в коем случае не идите.
— Учи ученого! — усмехнулся Степан Петрович.
Ирина посмотрела на часы, кажется, уже в десятый раз за последние пять минут. Скоро девять. Всего лишь девять! Невероятно долгими казались эти вечерние минуты, прямо-таки бесконечными. Аристарх вернется не раньше половины десятого, совсем немного ждать осталось… Скорей бы!
Весь день она не выходила из квартиры, напуганная утренним рассказом Аристарха о том, что могут быть какие угодно провокации, и отрубленные головы в углах, и оружие, из которого убивали людей, и всякое такое, чтобы Аристарха посадить в тюрьму, а ее потом сделать любовницей Степана Петровича.
Прямо ужасы какие-то, где только Аристарх узнал про них? В детективах, что ли, вычитал? Если б он вчера не вытолкал Степана Петровича и Мишу, она бы сама решила все вопросы, объяснила бы Степану Петровичу, что не стоит им больше встречаться, ни здесь, ни где бы то ни было еще, он человек умный, понял бы — и все! Уже ведь и говорила с ним об этом. Но теперь, после вчерашнего, и вправду может что-то нехорошее случиться. Степана Петровича побил, а, бедный Миша вообще сознание потерял, не дай Бог, помрет, тогда уж точно жди неприятностей.
Она пугалась, напряженно прислушиваясь к каждому шороху на лестничной площадке, злилась на Аристарха за его несдержанность, потом снова пугалась, снова злилась — так прошел весь день. Теперь ей больше всего хотелось, чтобы Аристарх поскорее вернулся домой, она ему скажет, что в Гирей не поедет, и прятаться ей незачем, пусть не выдумывает он глупостей. Просто теперь она не станет задерживаться допоздна в училище, а если очень нужно будет, позвонит, он ее встретит у метро.
Убедившись в том, что ей ничего не угрожает, Ирина теперь тревожилась за Аристарха. Вот его-то могут побить за то, что сделал вчера. Подловят где-нибудь в темном углу здоровенные верзилы вроде Миши, попробуй с такими справиться! За окном — темнотища, на Остоженке сейчас народу мало, а про улицу Дмитриевского и говорить нечего — пустыня. Минут двадцать назад он позвонил из своего «Фокуса», сказал, что обо всем договорился с главным и едет домой.
Как же трудно ждать! Самой, что ли, позвонить кому-нибудь, поболтать, пока Аристарх едет домой? Ирина сняла трубку, набрала номер Наташи, кому же, как не школьной подруге, землячке, звонить в такой ситуации. Долго никто не подходил к телефону на том конце провода, а потом Ирина услышала грустный голос Андрея.
— Привет, Андрюша, — сказала Ирина. — Ты чего такой скучный? Все переживаешь за великую русскую литературу?
— А, это ты, Ира? Привет. Я тут сижу, Таню Буланову слушаю. Говорят, тебе она не слишком нравится, предпочитаешь Льва Лещенко… А я теперь без Тани Булановой жить не могу.
— С чем тебя и поздравляю, — сказала Ирина. — Что там Наташка делает, может поговорить с подругой? Или тоже слушает Таню Буланову? Может, вы и подпеваете вдвоем? Дай мне ее, Андрюша.
— Рад бы, Ирочка, да не могу. Наташи здесь нету, — сказал он, делая ударение на слове «нету».
— А где же она?
— Помнишь, песня была такая… Нет, ты, наверное, не помнишь. Вот послушай, я тебе спою куплет:
Песня грустная такая
Слышится далеко где-то,
На щеке снежинка тает,
Вот она была — и нету…
Конечно, «нету» — это ужасно, но, в общем-то, в этих словах содержится ответ на твой вопрос, где Наташа. «Вот она была — и нету…»
— Я ничего не понимаю, Андрюша. Ты можешь по-человечески объяснить, где Наталья?
— Уш-ла, — по слогам произнес Андрей. — На-всег-да уш-ла от ме-ня. Теперь понятно?
— Ты пьяный, что ли? Куда она ушла? Неужели к Нигилисту?
— Не знаю, может, он и не совсем нигилист, а во что-то верит, кажется, его зовут Сергеем. Наташа собрала чемодан и уехала к нему. Я помог ей донести чемодан до персонального автомобиля, а потом мы трогательно попрощались. Теперь сижу и слушаю Таню Буланову. Знаешь такую песню: «Вспомни меня, вспомни меня, в этот вечер вспомни меня…» Конечно, это поет женщина, но она полностью выражает мое настроение. Хотя не знаю, зачем мне, чтобы Наташа вспоминала меня…
