Доктор остановился на пороге палаты и обернулся, недоуменно глядя на свою пациентку.
— Что вы сказали, миссис Грин? Простите, я, кажется, не расслышал…
— Нет, ничего особенного, доктор. Я просто хотела сказать, что вы проделали замечательную работу. Благодарю вас.
В последующие недели Констанс возобновила свои одинокие прогулки по Риму. Теперь она нуждалась в них не только для того, чтобы обрести связь с прошлым, — ей было необходимо обрести связь с самой собой. Всякий раз, подходя к зеркалу, она видела в нем эту совершенно чужую ей девушку — красивую, юную, но совершенно чужую. Она все никак не могла поверить, что эта девушка — она. Ее новое лицо казалось ей какой-то маской, надетой на нее специально для того, чтобы скрыть ее суть, чтобы запрятать подальше от глаз окружающих и от ее собственных глаз настоящую Констанс Эммонс, ту Констанс Эммонс, в обществе которой она прожила сорок пять лет.
Сорок пять лет… Ей было сорок пять, но она выглядела на двадцать, если не на восемнадцать. Может, лучше подходить к проблеме с этой точки зрения? Сейчас она мало походила на себя саму, зато была молода. А ее прежнее лицо было лицом зрелой женщины, состаренной годами и измотанной душевными страданиями.
Но как она ни старалась видеть положительную сторону ситуации, она все равно чувствовала себя потерянной в своем новом облике. Потерянной и чужой самой себе.
На улице люди — точнее, мужчины — пялились на нее так, что ей казалось, они знают о том, что она сделала пластическую операцию и что это лицо на самом деле не принадлежит ей. Многие из них пытались завязать с ней знакомство, наверное, просто из любопытства, чтобы иметь возможность получше разглядеть ее лицо… Так, по крайней мере, думала она. Ей как-то не приходило в голову, что мужчины уделяют ей знаки внимания вовсе не потому, что замечают в ее лице что-то странное. Разве может мужчина, тем более итальянец, оставить без внимания красивую юную блондинку, бродящую в одиночестве по улицам?
Ее новое лицо было действительно очень красиво, только это была какая-то неживая красота — так, по крайней мере, казалось ей. Ей удавалось немного оживить его с помощью умелого грима. Она также сходила в парикмахерскую и слегка осветлила волосы — в юности они были у нее светлее, чем сейчас, и отливали золотом. Ее волосы отросли за последние месяцы, и она не стала их стричь — ведь тогда она носила их длиною почти до пояса. У нее были от природы очень красивые волосы — густые и пышные. Спереди они ниспадали крупными естественными локонами на ее лицо. На ее теперь помолодевшее лицо.
Габриэле всегда говорил, что у нее чудесные волосы. Он так любил дотрагиваться до них, погружать в них лицо, вдыхать их запах… Иногда, во время прогулок по знакомым улицам города ее счастья, ей казалось, что сейчас она непременно встретит его — и все снова будет как тогда. Конечно же, он ждет ее за углом того старинного дворца с маленьким садиком, разбитым прямо на крыше, или присел на край фонтана посреди той площади, но она не может разглядеть его за водяными струями…
Однажды, гуляя по Риму, Констанс заметила, что за ней следует серебристая «ауди». Она не видела человека, сидящего за рулем, потому что старалась не смотреть в ту сторону. Желая избавиться от своего преследователя, она ускорила шаг и углубилась в лабиринт узких пустынных улочек, разветвляющихся от маленькой площади с фонтаном. Но машина продолжала ехать за ней на расстоянии нескольких шагов, прибавляя скорость, когда она ускоряла шаг, и замедляя ход, когда она шла медленнее. Это начинало действовать ей на нервы.
Стояла середина декабря, день был холодным и ветреным. Она зябко куталась в свою роскошную норковую шубу и время от времени прижимала к щекам руки в перчатках из мягчайшей замши. Ее новое лицо страдало от этого промозглого ветра — после операции ее кожа стала очень чувствительной к холоду и к сырости, не спасал даже слой питательного крема и жидкой пудры, который она наложила перед тем, как выйти на улицу.
Свинцово-серое небо хмурилось над ее головой, словно желая напомнить ей о том, что она — вовсе не та юная девушка, какой некогда была, что ей уже сорок пять лет, а юность и счастье остались для нее в далеком прошлом. Доктор Рисполи вернул молодость ее лицу, но не ей самой. И даже если бы ее новое лицо было точной копией лица двадцатилетней Констанс Эммонс, она бы не стала от этого счастливее. О каком счастье могла идти речь, если того, с кем она впервые в жизни познала настоящее счастье, нет рядом?
Он сейчас в Полинезии с ее дочерью… С ее взрослой дочерью. Смешно, да и только: ее дочь, наверное, выглядела старше, чем она сейчас.
Каблуки ее замшевых сапожек стучали по вымощенным серым булыжником улочкам. В этом звуке ей слышалась безнадежная песнь одиночества, которая была лейтмотивом всей ее жизни. Ею все сильнее и сильнее овладевало дурное настроение, а эта чертова машина, следующая за ней по пятам, раздражала ее вне всякой меры. Завидев впереди вывеску маленького кафе, она вдруг вспомнила, что когда-то бывала там с Габриэле. Далеко не все кафе и бары, где они бывали вместе, сохранились, ведь прошло столько времени! На месте многих из них теперь были маленькие лавчонки, торгующие всякого рода безделушками, американские пабы… или просто пустота. Очень многое изменилось здесь с тех пор. Но это кафе — их самое любимое — осталось.
Она толкнула стеклянную дверь кафе, но та оказалась запертой — было как раз время сиесты, и кафе закрылось на перерыв.
— Ты замерзла? Может, тебя куда-нибудь подвезти? — услышала она голос сзади.
Обернувшись, она увидела «ауди», остановившуюся возле тротуара. Парень, сидящий за рулем, высунулся из окошка и с интересом смотрел на нее. Удостоив своего преследователя исполненным раздражения взглядом, она намеревалась продолжить свою прогулку. Но едва она сдвинулась с места, как парень, распахнув дверцу, проворно выскочил из машины и встал перед ней, преграждая ей путь.
— Ты очень красивая — тебе не идет, когда ты злишься. — В его поведении не было ничего агрессивного или нахального, несмотря на то, что он так настойчиво пытался завладеть ее вниманием. — Скажи лучше, куда тебя подвезти, — я ведь вижу, что тебе холодно. И вообще скоро пойдет дождь. — Он бросил взгляд на небо, которое всем своим видом обещало ливень. — А такси ты здесь ни за что не поймаешь — как тебе должно быть известно, центр Рима закрыт для движения по четным числам, а сегодня шестнадцатое.
— В самом деле? Как же тогда тебе удалось проехать?
Она задала этот вопрос чисто машинально — ее вовсе не интересовало, каким образом этому парню удалось проехать сюда, если центр города был закрыт для движения.
— Удалось, — улыбнулся он. — Я проскользнул, когда полисмен отвернулся. Конечно, меня могут остановить и оштрафовать. Но знакомство с такой девушкой, как ты, стоит того, чтобы уплатить штраф полисмену.
Констанс невольно улыбнулась. Наверное, она просто ответила на его улыбку… Ей нравилась его улыбка — обаятельная и открытая. И ей понравились его слова. Такие же слова сказал бы ей в подобной ситуации Габриэле — тот Габриэле, которого она знала двадцать пять лет назад. В начале их знакомства он окружал ее всевозможными знаками внимания, всеми способами давал ей понять, как ему приятно находиться в ее обществе… Его знаки внимания не преследовали никакой конкретной цели — он был слишком искренен по натуре, чтобы прибегать к каким бы то ни было уловкам. Ему действительно нравилось проводить с ней время, разговаривать с ней, рассказывать ей о себе и слушать, что рассказывала ему она. А когда они стали ближе, нежели просто собеседники, это случилось как-то само собой — он вовсе не планировал это заранее. Наверное, она желала этого даже сильнее, чем он.
— О чем ты задумалась, красавица?
Молодой человек заставил ее вернуться к действительности.
— Ни о чем, — ответила она, поднимая к нему глаза и помимо собственной воли отмечая про себя, что незнакомец наделен на редкость приятной наружностью.
Он провел рукой по своим густым, черным как смоль волосам, отбрасывая со лба непокорную прядь, и снова улыбнулся ей. В этом жесте и в этой улыбке она уловила что-то очень знакомое…
— Ну так поедем? Или ты боишься меня? — он устремил на нее испытующий взгляд своих дымчато-серых глаз. — Послушай, синьорина, если ты думаешь, что я какой-нибудь насильник или хулиган, то глубоко ошибаешься. Разве я похож на хулигана?
Он отступил на шаг, словно приглашая ее взглянуть на него повнимательнее. Констанс окинула его оценивающим взглядом. Парень был высок и широкоплеч и держался раскованно и непринужденно. В его облике и в его манере держаться присутствовала та особая уверенность в себе, которая не имеет ничего общего с самодовольством, свойственная только сильным мужчинам.
