Он позвонил в дверь и замер, прислушиваясь. Там, за дверью, должна быть Ирка, сейчас она идет в прихожую… шаги… Он должен слышать ее шаги! Тишина. Сейчас… еще мгновение, и она спросит: кто там? Это ты, Арик?..
Тишина!
Аристарх открыл дверь своим ключом, метнулся в комнату, на кухню, по привычке заглянул и ванную. Ирки в квартире не было. А ведь он звонил ей после спектакля, и она сказала, что ждет его, уже устала сидеть одна в квартире.
Теперь ее не было здесь.
Они приходили. Они увели Ирку, его любимую женщину, его жену. Суки! И что же это означает? Они позвонят и скажут свои условия, или… или он уже никогда не увидит ее?
Как они вошли в квартиру? Он же сто раз повторил Ирке, чтобы никому чужому не открывала дверь! Аристарх поплелся в прихожую, внимательно осмотрел замок с внутренней и наружной стороны — замок как замок. Никаких подозрительных следов.
Он вернулся в комнату, сел в кресло. Взгляд его остановился на журнальном столике. Там белел листок из телефонной записной книжки. На нем вверху крупным Иркиным почерком было выведено: «Дорогой Арик!..»
С трудом, судорожными толчками, будто продираясь сквозь прозрачный, уже застывающий клей, в который вдруг превратился воздух в комнате, рука Аристарха потянулась к листку. Пальцы долго не могли схватить его, невероятно тяжелым показался он.
Аристарх поднес листок к глазам, уже понимая, что случилось нечто кошмарное.
«Дорогой Арик! Я больше не могу так жить. Я долго терпела наше жалкое существование, прощала тебе глупую ревность. И даже твою грубость по отношению к Степану Петровичу простила. А он очень хорошо ко мне относился и ничего не требовал. Он просто хотел помочь нам выползти из той ямы, в которой мы оказались. А то, что Миша не пускал тебя в комнату, Степан Петрович не знал об этом, а когда я сказала ему, он очень расстроился, и пообещал, что больше такое не повторится. Я все прощала тебе, я думала, ты действительно меня любишь. Но простить измену не могу. Ты провел ночь с женщиной, которая работает вместе с тобой в театре, ее зовут Шура Ланкина. Мне устраивал сцены ревности, а сам! Как ты мог, Арик? Ты оскорбил меня. И я согласилась лететь на Канары, документы давно уже были готовы, хотя я и не думала соглашаться. Но теперь я не обязана быть тебе верной. Я улетаю сегодня ночью, когда ты прочтешь эту записку, я буду уже в самолете. Не ищи меня. Вернусь дней через десять, тогда и поговорим, если хочешь. Ирина».
Аристарх еще раз прочитал Иркину записку, потом вскочил на ноги с единственной мыслью: в аэропорт! Откуда улетают самолеты на эти проклятые Канары? Из Шереметьева? Вернуть ее, любым способом вернуть, пусть там хоть десять телохранителей! Он все… все объяснит ей, она поймет! Вернуть…
У двери он остановился, понурив голову, побрел обратно в комнату. У него не было денег на такси до центра, не говоря уже о Шереметьеве. Да и поздно уже. Они специально так подстроили, чтобы у Ирки не было времени на раздумья. Рассказали про Шуру, Ирка вспыхнула и согласилась. А тут еще и он задерживается, говорил, что бежит домой, волнуется, а на самом деле…
Понятно, для чего его оглушили. И про Шуру откуда-то знают, выходит, следили за ним и в ту ночь.
Серьезные ребята! Прав был Олег, когда говорил, что они способны на любую подлость. Прав был Олег… черт бы его побрал с такой правотой!
— Все равно не дождешься, чтобы я плясал под твою дудку, — простонал Аристарх.
Он долго сидел в кресле с закрытыми глазами, а потом снял телефонную трубку, набрал номер Котлярова, долго ждал, пока наконец не услышал сонный голос приятеля:
— Кто меня разбудил?
— Это я, Боря… Аристарх.
— А зачем ты это сделал, Арик? — недовольно спросил Борис. — Не только меня разбудил, но и девушку мою, а она такая впечатлительная, до утра теперь не уснет, будет приставать… с расспросами, кто звонил да зачем.
— Боря, мне жить не хочется.
— Мог бы завтра об этом сказать. А мне хочется, не только жить, но и спать… — Борис замолчал, видно, начал понимать, что Аристарх звонил ему неспроста. — А что случилось, Арик?
— Меня оглушили, больше часа провалялся в темном углу на куче мусора. А когда прибежал домой, Ирка уже ушла. Уехала. Улетела на Канары с этим паскудой-спонсором.
— Ты что, выпил? — растерянно сказал Борис. — Куда она полетела, ты же сам говорил, что она поняла все и… Погоди, Арик, ты не шутишь?
— Записку оставила. Они ей про Шуру рассказали. Обиделась на меня и улетела. Боря, можно быстро сделать заграничный паспорт, оформить визу… дня за три-четыре?
— Можно и за день, если заплатить. У нас теперь за деньги все можно. Вот что, Арик, ты полчаса продержишься? — с тревогой спросил Борис. И, не дожидаясь ответа, сказал: — Я — к тебе. Только оденусь. Поймаю «тачку», через полчаса буду. Понял? Жди меня и ничего не делай. Вообще не двигайся с места. Все нормально, мы разберемся с этим! — И он положил трубку.
— Разберемся… — равнодушно повторил Аристарх. — А зачем? Разве можно теперь что-то поправить?..
Наташа с тоской разглядывала бело-золотые обои своего кабинета. Хоть и красивые, а все же стены кажутся голыми, да так оно и есть. Надо бы какие-то картинки, что ли, повесить. А какие, чтобы и красивые были, и нравились, и соответствовали должности директора?
Прежде портреты вождей вешали в кабинетах, ставили на полки тома речей на всяких съездах и пленумах, а теперь? Хорошо бы, конечно, повесить книжные полки, но что туда ставить? Не детективы же, не «Эммануэль» или фантастику.
А еще лучше — повесить горшочки с цветами, чтобы длинные стебли тянулись по стенам, красиво будет…
Да только ничего не хотелось делать, абсолютно ничего. И толпы людей в магазине, бойкая торговля уже не радовали душу, как прежде. После вчерашней обиды Сергея Наташа поняла: вряд ли она сможет привыкнуть к постоянной недоброжелательности Марии Федотовны, вряд ли они с Сергеем будут счастливы в его квартире.
Вот и работа уже не приносит радости, а с какой энергией, с каким увлечением она взялась за это дело! И ведь получалось у нее, все говорили, да и сама чувствовала — получалось. А теперь эта работа, любимая, интересная, стала помехой ее личной жизни. Сергей прямо-таки бледнеет от злости, когда слышит имя Радик. Уж как она старалась, доказывала ему, что с Радиком у нее чисто деловые отношения, — Сергей и слушать не хочет. Жили бы они вдвоем, может, и убедила бы его, что Радик уже не страшен, наоборот, прекрасно относится к ней, помогает и сам радуется успеху. Но когда рядом Мария Федотовна, которая не упустит случая намекнуть, что Наташа здесь лишняя, — разве можно это сделать?
Как дальше жить — совсем непонятно. Она любит Сергея, и работу свою любит. Но Сергей ее работу терпеть не может. И работа в лице Радика вряд ли с уважением относится к нему. Если они столкнутся, такое может случиться, что кто-то и не уцелеет.
В кабинет стремительно вошла Любовь Борисовна.
— Наталья Николаевна, я привезла со склада приличную партию костюмов, которые недавно у нас закончились. Сейчас рабочие разгружают машину. Вот накладные, документы, посмотрите, пожалуйста, — она положила перед Наташей фирменную кожаную папку с золотым тиснением «Сингапур +».
— Хорошо, оставьте, Любовь Борисовна, я посмотрю.
— И еще, Наталья Николаевна…
— Да?
— Видите ли, в чем дело… Вы, я знаю, противник этого, но Игорь Сергеевич полностью согласен со мной.
— Я слушаю вас, Любовь Борисовна.
— Эти костюмы очень хорошо разошлись. Спрос на них большой. Не сомневаюсь, что и эта партия улетит вмиг. Было бы разумным повысить цену, если не вполовину, то хотя бы на треть. Это же рыночные отношения, вы должны понимать, что продукция, которая пользуется спросом, растет в цене, а то, что не берут, — уценяется.
— Ни за что, — машинально сказала Наташа и улыбнулась, это ведь любимая присказка Сергея.
— Но это, извините меня, просто глупо!
— А вы не думаете, Любовь Борисовна, что костюмы так хорошо расходятся потому, что цена их устраивает покупателей?
— Я думаю, уважаемая Наталья Николаевна, — раздраженно сказала Любовь Борисовна, — о том, что все мы получаем премию в виде процента от прибыли. Следовательно, чем больше прибыль, тем больше премия. А о чем думаете вы, я не знаю, только не о своих сотрудниках!
— Значит, вы считаете, что если цена выше, то и прибыль выше? — рассердилась Наташа. — Вы же опытный работник, Любовь Борисовна, должны понимать, что завышенная цена может отпугнуть покупателей, и костюмы будут продаваться значительно дольше. Это вряд ли увеличит прибыль. И премию тоже. А по старой цене мы за месяц продадим еще три-четыре большие партии. Это значительно увеличит и прибыль, и премии.
— Повторяю, — сухо сказала Любовь Борисовна, — я не сомневаюсь, что костюмы разойдутся вмиг и по более высокой цене. Только сегодня, несмотря на то что по вашему указанию повесили объявление, когда появится в продаже новая партия этих костюмов, покупатели десятки раз спрашивали, теперь их интересует уже не день, а час. Ну так чего вы беспокоитесь?
