— Нет, Сережа, к этому привыкнуть нельзя. Я больше не могу так. Что я сделала ей плохого? Разве отказалась помочь? Разве посмотрела косо или грубое слово сказала? Почему, Сережа, она так относится ко мне?
— Нужно время, чтобы… — неуверенно начал Сергей.
— Ты уже не раз говорил мне это. Думаешь, я не понимаю? Она хочет, чтобы твоей женой была Лариса. И тогда, В прошлом году хотела, поэтому смотрела на меня, как черт на ладан, и теперь хочет. Время тут ни при чем. Просто мы с нею не можем жить в одной квартире. Давай снимем однокомнатную квартирку и переедем жить туда, Сережа? Пока я работаю, денег платить за нее хватит. Другого выхода, по-моему, нет.
Сергей с тоской обвел глазами свою любимую комнату, свою крепость, берлогу, уютную, теплую — нет, он не мог уехать отсюда. И зачем? Снимать какую-то конуру только ради того, чтобы рядом не было матери? Чушь!
— Погоди, Наташа, я пойду, поговорю с мамой, — сказал он и выскочил из комнаты.
Дверь осталась открытой, и Наташа слышала, как на его упреки Мария Федотовна гневно ответила:
— Я долго терпела, Сережа, но теперь должна тебе сказать, что ты ведешь себя вызывающе! Более того — твое поведение иначе, как аморальное, назвать нельзя. Как это понимать — ты выгоняешь из дому законную жену, приводишь не пойми какую девицу и хочешь, чтобы родители смотрели на нее с уважением?!
— Что ты говоришь, мама! — крикнул Сергей. — Она не какая-то девица, а девушка, которую я люблю, ты же сама об этом знаешь, скоро год, как ты все знаешь!
— Ну и что? Ты не развелся с Ларисой, не зарегистрировал брак с новой своей пассией, просто привел и живешь с нею, будучи супругом другой! Позволь тебя спросить, это приличный дом или бордель? Какие-то приличия здесь должны соблюдаться или нет? Да и она, по-моему, все еще замужем. Что происходит? Мир перевернулся? Почему такое стало возможным, пожалуйста, объясни мне!
— Мир не перевернулся, мама, он по-прежнему стоит на ушах. По-прежнему прилично быть мужем женщины, которую терпеть не можешь, а жить с любимой по-прежнему неприлично. Старая история, но мне плевать на нее. Наташа — моя настоящая жена. А что до всяких там «штемпселей» в паспортах, которые так важны для тебя, их несложно исправить.
— Тогда, значит, так. Вначале исправь, а потом будем говорить. Я думаю, Наташа должна съехать от нас. Я не знаю, кто она тебе сегодня, кем будет завтра. Одни эмоции, чувства ничего не значат.
— Что ты говоришь, мама! Папа никогда бы такое не позволил. Ему нравится Наташа, он сумел найти с ней общий язык, они даже подружились! Почему ты не можешь этого сделать? И сегодня… Ты ведь говоришь это потому, что папа уехал!
— А подарки, подарки! — с презрением воскликнула Мария Федотовна. — Ты хоть догадываешься, за что ей платят деньги, сынок? Я, известный в стране человек, должна принимать какие-то подарки от работницы полукриминального магазина? Она — директор? Если ты не совсем глупец, Сережа, должен понимать, какой она директор. Или тебе все равно, за что ей платят деньги, за работу в подпольном публичном доме или за директорство в странном магазине, что, впрочем, одно и то же!
— Ты ошибаешься… — не совсем уверенно сказал Сергей.
Наташа не плакала. Сидела на диване, опустив голову, и думала о том, какое хорошее настроение было у нее, когда возвращалась домой…
Ночная мгла опустилась на дома и деревья, съела серый, хмурый, суматошный город, и вместо него вспыхнула миллионами звезд галактика с тем же названием — Москва.
Сергей и Наташа сидели в своей комнате. На столе перед компьютером стояла бутылка итальянского ликера и ваза с фруктами, которую не грех было показать в кино про американских миллионеров. Только все это не могло улучшить настроения, испорченного гневом Марии Федотовны.
— Мне нужно подумать, решиться, пожалуйста, не торопи меня, Наташа, — оправдываясь, сказал Сергей. — В какой-то степени мама права, мы ведь не разведены, не расписаны, для нас все ясно, а она не может понять и принять этого.
— Сережа, а тебе нравится певица Таня Буланова? — спросила Наташа.
— Таня Буланова? Да, есть у нее одна хорошая песня, было время, когда я частенько слушал ее.
— «Не плачь…»? Ты эту песню слушал? Когда? Сразу после того, как тебя ограбили, и мы расстались?
— Да, — удивленно сказал Сергей. — Как ты догадалась?
— По-моему, эту песню слушают все мужчины, когда от них уходят женщины.
— Что ты хочешь сказать, Наташа?
— Ничего. Наверное, и вправду хорошая песня, если помогает людям. А нет ли такого певца, такой песни, чтобы могла слушать женщина, потерявшая любимого? Чтобы обязательно мужчина пел о том, как ему грустно?
— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — По-моему, лучше «Герлз» битлов или «А слезы катятся» «Роллинг стоунз» ничего нет… — Он замолчал, пытаясь понять, к чему клонит Наташа.
Молчала и она.
Оглушительно громко зазвонил телефон, вдребезги разбивая наступившую тишину. Наташа потянулась к трубке, но Сергей остановил ее.
— Это, наверное, маму, она в своей комнате возьмет трубку.
— А если меня?
— Тебе так рано не звонят, обычно — после одиннадцати, — с иронией заметил Сергей.
Мария Федотовна действительно взяла трубку и, к своему изумлению, услышала грубый мужской голос, который не счел нужным даже поздороваться, лишь рявкнул:
— Дай Наташу!
— Молодой человек, — теряя терпение, сказала Мария Федотовна. — Вас не учили, как следует разговаривать с незнакомыми людьми? Для начала следует сказать «добрый вечер» или хотя бы извиниться.
— Заткнись и дай Наташу! — услышала она в ответ.
Мария Федотовна даже вздрогнула, так страшен и жесток был это незнакомый голос.
— Хам! — крикнула она и бросила трубку.
Спустя мгновение телефон снова зазвонил.
— Сережа, Сережа! — закричала Мария Федотовна, врываясь в комнату сына. — Немедленно возьми трубку и скажи негодяю, чтобы он больше не смел звонить по этому номеру! Я не намерена терпеть оскорбления всяких бандитов! И вообще!.. Пора прекратить то безобразие, которое ты устроил в нашем доме! Хватит! — Она так же стремительно выбежала, с силой захлопнув за собой дверь.
— Это, наверное, меня, — испуганно сказала Наташа.
— Я слушаю вас, — сказал Сергей, поднимая трубку.
И услышал то же, что и Мария Федотовна.
— Дай Наташу! — Голос не просил, а требовал.
Нагло, грубо, бесцеремонно.
— Она уехала к бабушке в Рио-де-Жанейро, — зло сказал Сергей. — Напиши письмо, я передам. Только марку не забудь наклеить.
— Это твоя работа?
— Твое невежество? Нет, это работа твоих родителей. Вернее, их недоделки.
— Сережа… не надо грубить… — шепотом сказала Наташа, с тоской глядя на Сергея. — Дай я сама поговорю с ним.
— Мы еще встретимся! Дай Наташу!
— Говори, говори, я включил магнитофон, завтра жди вызова на Петровку. Там тебе и дадут… все, что хочешь.
Радик грязно выругался и бросил трубку.
— Что он хотел? — спросила Наташа. — Ну почему ты не разрешил мне самой поговорить с ним? Наверное, возникли какие-то сложные вопросы по работе, а ты…
— Не знаю, какие там вопросы, но он вел себя возмутительно. Я не могу позволить, чтобы ты разговаривала с такими хамами. И еще раз говорю тебе, Наташа: я не хочу, чтобы ты работала с этими людьми. Не хочу!
— Ну почему ты злишься, Сережа? Он не умеет вежливо разговаривать, никто не учил его этому. Ну и что? Ты же умный, можешь понять это.
— Когда тебе звонит эта скотина, я ничего не могу понять.
— Сережа, милый… — Наташа обняла его, прижалась щекой к его груди. — Я так люблю тебя, Сереженька…
— И я тебя, Наташа, но…
— Не надо «но», любимый. Давай закроем дверь и ляжем в постель. Мне так хочется, чтобы ты был рядом, близко-близко…
Перед тем как уснуть, Наташа спросила.
— Сережа, какие дальше слова у этой песни?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, у той, которую поет Таня Буланова. «Не плачь…», а дальше как?
— По-моему, «еще одна осталась ночь у нас с тобой…» А что?
— Правильно, — вздохнула Наташа.
Аристарх начал курить. Не раз слышал, как говорили, что сигарета помогает в стрессовых ситуациях, поэтому и закурил. Если бы сказали, что в его ситуации нужно биться головой о стену и это поможет, он бы стал биться. Невозможно было привыкнуть к страшной мысли о том, что Ирка бросила его, променяла на толстого старика и Канары, и невозможно было отделаться от этой мысли, хотя бы на минуту.
Они с Борисом сидели на кухне, пили водку, почти не закусывали и курили.
— Где эти гнусные Канары, Боря? — заплетающимся языком спросил Аристарх. — Багамы — знаю, это вроде Америка, Гонолулу там есть, песня есть «Багама, Багама-мама», «Бони-М». А паскудные, чтоб они провалились, Канары?
