Раздвинув мне бедра, он низко наклонился и стал с нескрываемым восторгом рассматривать мою расщелинку, пытаясь расширить ее пальцами. Но щелочка была плотно стянута. Квасцы действовали превосходно. Лорд хотел всунуть в нее палец, но я свела колени и заорала, закрыв руками невинные девичьи глазки.
— Ой, что вы делаете? Больно! Там все закрыто. Мне стыдно. Нельзя! Это так некрасиво! Я пожалуюсь тете!
Последняя угроза подействовала, но как-то странно. Лорд подскочил к подсвечнику и задул обе свечи. Потом в кромешной тьме бросился на меня и своим огромным телом припечатал меня к кровати. Сопя, как бегемот, начал вслепую тыкаться своим прутиком в поисках вожделенной щелки. Когда ему наконец удалось наткнуться на нее и он собрался втиснуться внутрь, я начала отбиваться и пронзительно орать:
— Больно! Ужасно больно! Умоляю, перестаньте! Ой, что-то у меня там рвется…
И вправду, было больно! Я, видно, перестаралась, намазывая это место квасцами. Даже его прутик не мог туда прорваться. Я начала сопротивляться всерьез. Естественно, я пустила в ход ногти. С остервенением царапала его спину и даже кусалась. Но он, казалось, не чувствовал боли, даже наоборот, мое яростное сопротивление нравилось ему. Только это и возбуждало его.
Когда я начала визжать как резаная: «Тетя, тетечка, где вы?» — заткнул мне рот своей волосатой лапой и продолжал проклевывать бедную мою дырочку.
В эту минуту я полезла под подушку и достала спасительный пузырек. Приподнявшись, я выдавила его между бедрами. Раздался громкий треск лопнувшего пузыря. Даже глухой вздрогнул бы. Брызнула кровь. Остатки пузыря я незаметно выбросила за кровать. Прутик наконец просочился до конца. Он был такой тоненький, что я почти не чувствовала его.
— Ой, лопнуло! — пронзительно запищала я и горько расплакалась, но упрямый прутик был глух к моим простодушным мольбам.
Равномерно и энергично он двигался туда и назад с короткими перерывами для отдыха. Ритм его движений напоминал мне звучание моей фамилии: Бам-чик… бам-чик-чик… бам! — и снова сначала: Бам-чик… бам-чик-чик… бам!
Лорд надавливал на меня так сильно, что кровать скрипела так, будто вот-вот готова была развалиться. При этом он причмокивал, будто пробуя очень вкусное блюдо. Все это было бы даже забавно, если бы не тяжесть его тела и страстные слюнявые поцелуи, которыми он меня щедро одаривал.
Я по-прежнему стонала и царапала его спину. Если боль доставляет ему удовольствие, почему не доставить его?
Только когда он резко ускорил темп, я перестала сопротивляться и канючить. Обняв дорогого лорда за шею, я стала страстно шептать:
— Ой, как приятно… Как хорошо… Ой, умоляю, быстрей, быстрей… Чудесно… Немножко глубже, еще, еще! Я не выдержу! — И я начала повторять его движения в противоположном направлении.
Мой страстный шепот и объятия явно помогали ему. Подскочив вверх, он вдруг рухнул на меня всей своей тяжестью, так что чуть не сломал мне позвоночник, хрипло прорычал что-то и вздрогнул всем телом. Я в точности повторила все его движения и звуки. Когда он перестал суетиться, и я разлеглась неподвижно. Сверх программы издала еще глубокий вздох удовольствия и облегчения. Так, наверное, по мнению лорда, должна себя вести целомудренная девушка, которая в его пылких объятиях теряет свою невинность.
Довольно долго он отдыхал на мне, вытянувшись как на матраце, потом встал и зажег свечи. Осмотрел свой бедный окровавленный прутик, потом мою израненную дырку и огромное пятно крови на простыне. При таком приятном зрелище лицо его расплылось в улыбке. Вытер своего жалкого гномика о мои панталоны и с видом победителя постоял надо мной. Я лежала в сладком обмороке.
— Больно, малышка? — В его голосе послышалась скрытая радость. — Я не хотел тебя обидеть.
— Уже не больно. — Я подняла тяжелые веки и шепнула: — Перестало болеть, когда стало так ужасно приятно. — Протянув к нему руки, я, как капризный ребенок, заканючила: — Элизабет хочет еще, много раз еще и прямо сейчас. О, как мне понравилось!
— Сегодня больше не могу, — отрезал он с неискренним сожалением. — Завтра приду. — Он стал поспешно застегивать штаны.
Я знала, что обманет. Он лишил меня невинности, и больше я его не интересовала. Зрелая женщина не могла возбудить его. Завтра его капризный прутик проколет другую девочку и, как свинья, вытрется ее панталончиками.
— Я хочу вам кое-что сказать, — слегка поколебавшись, шепнула я. — Но только не говорите тете…
— Что, малышка? — Обернулся он уже в дверях.
— Теперь я вижу, что ошиблась. Это вовсе не кость.
— А что? — буркнул он снисходительно.
— Слепая кишка, — посочувствовала я. — Ее нужно срочно вырезать. А то сгниет…
Через несколько минут вошла мадам Коль. Положила на стол деньги.
— Здесь двести гиней от лорда М., — сказала она.
— Должно было быть сто пятьдесят, — удивилась я.
— Он был так доволен тобой, — засмеялась она, — что от чистого сердца добавил еще пятьдесят, чтобы я купила тебе все открытки, которые можно найти в Лондоне, и альбом. Ты проявила себя великолепно. Лорд очень просил; чтобы я нашла ему девушку, похожую на тебя.
— Если вам это не удастся, я охотно позволю ему лишить меня девственности вторично. Он глуп как пробка. Это испытание совсем не было трудным. Можно было обойтись и без квасцов.
— Следующее испытание будет труднее, — сообщила мадам Коль. — Оно ждет тебя уже сегодня. Одевайся и идем со мной.
— Мне нужно помыться после этой свиньи. — Я огляделась в поисках таза и кувшина.
— Это лучше сделать у меня в ванне, — сказала мадам. — Не теряй времени. Девушки ждут тебя.
Глава двадцать первая
Большая оргия у мадам Коль
После мастерской сцены с «потрошителем девственниц» (такое прозвище было у лорда М.) я добилась успеха, который был пределом желаний всех женщин моего круга, — я переступила порог знаменитого «клуба» мадам Коль.
Это было большое трехэтажное здание в тихом районе Лондона. На первом этаже находился просторный вестибюль, в глубине которого угадывалась лестница, двери на кухню и в комнаты для прислуги. Первый этаж занимал зал, несколько гостиных и буфет, где достойные джентльмены могли поболтать с девушками, подкрепиться и выпить, прежде чем они отправлялись на второй этаж. Здесь были спальни девушек.
В заведении мадам Коль больше десятка девушек занимались обычной, если можно так выразиться, шаблонной работой с клиентами, которые не ищут необычных любовных ощущений. Для особых занятий с самыми привередливыми — и, как это часто бывает, самыми влиятельными и богатыми — клиентами предназначались три самые интеллигентные, образованные и самые красивые девушки: Эмилия, Генриетта и Луиза. Если нашу трудную и ответственную профессию можно назвать искусством (а я искренне убеждена, что не только можно, но и нужно), то это были артистки высшего класса. И как за произведения высокого искусства, мадам Коль за право провести с ними ночь взимала со знатоков эротического искусства самые высокие цены.
Именно с этими девушками я познакомилась в первый вечер в доме мадам Коль. Встретили они меня сердечно, даже с радостью, без всяких признаков подозрительности и зависти. А ведь именно эти чувства чаще всего проявляются, когда в тесной компании девушек вдруг оказывается конкурентка, претендующая на те роли, которые прежде поручались только им. Я сразу же почувствовала себя так, как будто мы давным-давно знакомы и дружны. С возгласами неподдельной радости они бросились обнимать и целовать меня.
— Какая же ты красивая, Фанни! И какая изящная! Фигурка просто прелесть! А улыбка!.. Ты чудо! Увидишь, тебе здесь понравится.
В их радушии не было и тени фальши. Девушки, которые не могли поддерживать дружескую атмосферу, царящую у мадам Коль, надолго здесь не задерживались. А те, кому это легко удавалось, составляли настоящую семью, объединенную общими интересами, общими занятиями, дружбой, заботой друг о друге и любовью. И эта семья безоговорочно приняла меня в свое лоно. Думаю, этим я обязана не только своей красоте, но и хорошему характеру и доброжелательности.
Три принцессы «клуба» мадам Коль действительно могли ослепить мужчин своей редкой красотой и молодостью — им было не больше девятнадцати.
Эмилия поражала ошеломляющей чувственной красотой. Ее длинные гладко причесанные волосы цвета темной меди прекрасно гармонировали с зелеными глазами, тонким профилем и медовой сладостью кроваво-красных губ. Она была высока ростом и необыкновенно изящна, несмотря на некоторую полноту и округлость форм.
Генриетта была полной противоположностью Эмилии. Золотые локоны с особой прелестью оттеняли темноту ее черных, как ночь, глаз. Щечки цвета слоновой кости с игривыми ямочками украшал яркий румянец. Миниатюрная, как статуэтка, она напоминала скульптуру богини любви, которая сошла на землю, чтобы одаривать мужчин радостью и безмятежным счастьем.
