Я вся вскинулась, пораженная внезапной мыслью.
— Этот мальчик, этот мальчик! Сколько можно так говорить? Ему следует выбрать имя!
— Я уже думал об этом, дорогая. Я рассудил так. Поскольку его появление на свет произошло как раз после нашего разговора, можно смело полагать, что именно дед по материнской линии вызвал нашего сына к жизни. Это из-за деда он проявил такое нетерпение.
— Деда? То есть моего отца?
— Ну разумеется. Будет хорошо назвать его именем вашего отца. Кроме того, это большая честь для нашего мальчугана.
— Для нашего Филиппа Антуана, — повторила я, впервые произнося вслух имя нашего ребенка. — Для маленького Филиппа.
Выбор показался мне исключительно удачным. Ребенок родился на Пасху и будет назван именем Филипп Антуан. Я усматривала в этом признак того, что мой отец в скором времени освободится из заключения. Выйдет из Тампля. Появление в нашем доме крошечного Филиппа Антуана было просто предзнаменованием. Да-да, не иначе…
Я бы еще долго могла разговаривать с Александром, но по мере того как мое возбуждение спадало и проходила сонливость, я начинала чувствовать и боль. Такую сильную, будто внутри я была вся разорвана. Александр сразу склонился надо мной.
— Надо позвать д’Арбалестье, Сюзанна?
— А он еще здесь?
Но Александр не ответил. Он был уже у двери и спешил разыскать доктора — это и было ответом на мой вопрос.
Целых три недели я провела в постели, наслаждаясь покоем, счастьем и полным бездельем. В Белых Липах нынешнее мое положение было подобно положению королевы, которая родила наследника престола и теперь принимает выражения благодарности от подданных. Едва силы вернулись ко мне, Маргарита с утра делала мой туалет, одевала меня, ко мне приносили колыбельку с ребенком и ставили рядом с постелью. И тогда я начала давать аудиенции.
Приходило очень много крестьян из окрестных ферм и деревень — крестьян удивительно диких, религиозных и весьма свирепых на вид. Появлялись и шуаны. Все они считали за честь поцеловать мне руку, а потом опуститься на колени перед колыбелью и пожелать маленькому сеньору здоровья, сил и счастья. Если бы я позволила, они бы и ему руку целовали.
Маленький сеньор, не подозревая о том, что все эти церемонии устраиваются в его честь, безмятежно спал в своей постельке и просыпался лишь для того, чтобы кормилица накормила его. Кормилица была из ближайшей деревни, большая, с довольно тупым лицом, в ширину такая же, как в высоту. Кормить господских детей — это была ее профессия. У нее самой дома был полугодовалый мальчик, брошенный неизвестно на кого. Мне не очень нравилась эта женщина, и я даже чувствовала некоторую ревность, глядя, как она кормит моего ребенка. Я лишь надеялась, что либо привыкну к ней, либо у нас будет возможность ее заменить.
Когда приемы и раздача милостей заканчивались, ребенка забирал старый герцог, который сам вел себя как дитя и был без ума от радости. Поначалу я немного опасалась за малыша. Все-таки герцог был не вполне душевно здоров, и отдавать ему ребенка… Но, взглянув однажды в глаза старика, я поняла, что ничего дурного от него ждать не следует. Он, пожалуй, больше всех любил это маленькое создание. И я молча смирилась с тем, что старик так много им занимается и носит повсюду, хвастаясь внуком.
А вот Анна Элоиза, казалось, не разделяла общих восторгов.
Она навестила меня на третий день после рождения маленького Филиппа. Вошла, тяжело опираясь на трость, и долго стояла над колыбелью. Я ждала хоть какого-нибудь отзыва, но его не последовало. Старая герцогиня взглянула на меня и презрительно бросила:
— Мне рассказали, что с вами произошло, милейшая. Вы рожаете просто как кошка — два часа, и готово! Любой знатной даме следовало бы мучиться дольше, тогда, может быть, и итог был бы более успешным.
Сперва я была ошеломлена. Потом, помолчав немного, я ощутила, как меня охватывает гнев. Сколько это может продолжаться? Если эта старуха из-за каких-то своих воспоминаний — которые, впрочем, не имеют ко мне никакого отношения — упрямо не желает жить в мире, то и у меня такое желание очень быстро пропадет. Терпение мое иссякло, черт возьми!
Сверкнув глазами, я подалась вперед, словно преграждая ей путь к колыбели, и враждебно спросила:
— Вы что, смеете утверждать, что вам не нравится наш сын?
— Наш сын! Вот как вы заговорили, милочка! Это только ваш сын пока что! Я смотрю на него и не вижу в нем пока нрава дю Шатлэ — только вашу гнилую породу де ла Тремуйлей!
Я пришла в бешенство и едва удержалась от того, чтобы не швырнуть в нее подушкой.
— Благодарите Бога, мадам, что вы так стары, — сказала я в ярости, — иначе этот ребенок, которого вы сейчас так презираете, когда-нибудь заставил бы вас отвечать за свои слова.
Она насмешливо фыркнула, но продолжать перепалку не стала. Резким движением отстранив меня, она снова склонилась над колыбелью. Снова пригляделась и хмыкнула.
— Мадам, ваше присутствие отнюдь не приносит мне радости, — сказала я резко.
— Гм, вы осмеливаетесь выгонять меня?
— Я сейчас хозяйка в Белых Липах, вспомните это, мадам!
— Вы здесь без году неделя, несчастная! А я прожила здесь тридцать лет!
— Мадам, — сказала я прерывисто, — вы ошибаетесь очень во многом. Вы ошибаетесь, считая меня несчастной. Вы ошиблись и тогда, когда самонадеянно посчитали, что я приехала сюда лишь для того, чтобы выгнать отсюда вас. Вы думаете, ваше отношение ко мне заботит меня? Вы ошибаетесь. Ваше мнение заботит меня так же, как и лунный пейзаж. Так что не тратьте ваши оставшиеся силы на насмешки — они меня не трогают.
— Несомненно, племянница. И именно поэтому вы смотрите на меня с такой яростью.
Усмехаясь, она пошла к выходу. Потом обернулась и спросила:
— Надеюсь, вы собираетесь крестить мальчика?
— Разумеется.
— И когда же?
— Сначала нужно дождаться, чтобы я поднялась с постели, а потом уж говорить об этом.
Она ушла, и тогда я впервые задумалась о крещении. Конечно, мое выздоровление было важной причиной отсрочки, но не единственной. Анна Элоиза ничего не знала о том, что мой отец жив. А я именно из-за отца хотела отложить крещение. Я бы хотела, чтобы он присутствовал на этом торжестве. Все-таки ребенок будет назван его именем. Как можно было отказаться от мысли сделать принцу такой подарок?
Александр отсутствовал два или три дня и вернулся к самому моему дню рождения.
Он привез великолепные подарки. Для меня и для малыша. Восхитительный выбор тканей — шелков, бархата и атласа, приобретенных в Нанте на купеческих кораблях, пришедших из Индии, и купленных в лионских мануфактурах. Невероятно красивый плащ из белого меха на подкладке из тонкой шерсти и белого атласа, с широким капюшоном, вышитым по краям золотом и серебром. Три платья по парижской моде — темно-красное, лазурное и золотистое. Изящный ларец для драгоценностей, сделанный из черепахи и инкрустированный золотом; в крышке было встроено зеркало… Это не считая нового набора жемчужных и бриллиантовых булавок, набора черепаховых блестящих гребней и тысячи кружевных надушенных платков.
А для малыша был куплен миниатюрный ангел из золота и эмали, созданный знаменитым итальянским художником шестнадцатого века. Ангел содержал в себе маленький восковой шарик, сделанный во время пасхальной мессы самого папы в Риме, и это придавало подарку значимость реликвии, обеспечивающей поддержку святых и девы Марии. И, конечно, герцог позаботился о маленьком образке для ребенка, освященном в часовне Лурдской Божьей Матери.
Время шло, а Ле Пикар задерживался. Я уже поднялась с постели, и нашему сынишке исполнился один месяц, когда, наконец, Александр заговорил со мной о том, что дальше откладывать крещение нельзя.
— Отец Ансельм уже исходит нетерпением, — сказал он мне. — Он утверждает, что это грех — ждать так долго и подвергать ребенка риску остаться некрещеным.
— Что значит «остаться»? Наш малыш не собирается умирать!
— И все-таки ждать не следует, Сюзанна. По многим причинам. Мои люди, шуаны — вы же знаете, какие они католики. Им не нравится, что мой сын до сих пор не христианин. Я должен подавать пример благочестия.
Я лукаво взглянула на мужа.
— Вы? Благочестия?
— Ну хотя бы внешне, carissima.
Я никогда не спрашивала Александра, насколько он религиозен. Вероятно, не больше, чем я. Но мы жили в Бретани, и жили среди крайне набожного населения, стало быть, нас обстоятельства вынуждали делать так, как хотели окружающие. А они если не хотели, то явно ждали от нас этого. Иначе шуаны, чего доброго, разочаровались бы в своем начальнике. А мы если и чувствовали себя здесь в какой-то мере защищенными, то только благодаря поддержке местных жителей.
