— Ага, — сказал он. — Ты принесла винный уксус?
Ни слова не говоря, она взяла графинчик и поставила его на стол. Закрывая за собой дверь, она обернулась и сказала:
— Лучше ешьте сейчас, пока горячее.
Он не обратил внимания на ее слова, сидел глядя в окно.
— Ну, и как твои дела? — спросил он меня.
— Мои? О, очень хорошо. А твои?
— Как видишь, — ответил он, иронически повернув голову в мою сторону.
— Мне жаль видеть это, — сказал я.
Он сидел наклонившись, положив локти на колени, постукивая по ладони пальцем, монотонно, точь-в-точь так, как бьется сердце.
— Ты не собираешься завтракать? — спросил я.
В этот момент часы пробили двенадцать раз. Он гневно посмотрел вверх.
— Ага, я так полагаю, — ответил он мне, когда часы смолкли.
Он тяжело встал, подошел к столу. Наливая в чашку чай, он пролил его на скатерть и стоял, глядя на пятно. Потом начал есть. Обильно полил винным уксусом горячую рыбу и ел с безразличием, что мне показалось отвратительным. Делал паузы, чтобы вытереть чай с усов или поднять кусочек рыбы с колен.
— Ты еще не женат, я полагаю? — спросил он во время одной из таких пауз.
— Нет, — ответил я. — Я полагаю, что должен сначала осмотреться.
— Ты не очень мудр, — ответил он тихо и с горечью.
Через некоторое время вошла служанка с письмом.
— Утром пришло, — сказала она, положив письмо перед ним.
Он посмотрел на конверт, потом сказал:
— Ты не принесла нож для мармелада.
— Да? Я думала, вам он не нужен, обычно вы им не пользуетесь.
— Не знаешь ли ты, где мои домашние туфли? — спросил он.
— Должны быть на своем месте.
Она вышла и обернулась.
— Наверное, мисс Герти их куда-нибудь положила. Я принесу другие.
В ожидании ее он читал письмо. Перечитал его дважды, после, не меняя выражения лица, положил его назад в конверт. Но он больше не стал есть свой завтрак, даже после того, как служанка принесла нож и домашние туфли, хотя и съел перед этим очень мало.
В полпервого в доме раздался повелительный женский голос. В дверях показалась Мег. Когда она вошла в комнату и увидела меня, то остановилась как вкопанная. Она понюхала воздух, посмотрела на стол и воскликнула, шагнув вперед:
— Сирил! Кто бы мог подумать, что ты придешь, что я увижу тебя этим утром! Как дела?
Она дождалась моего ответа, потом немедленно повернулась к Джорджу и сказала:
— Должна сказать, прелестную сценку ты показываешь Сирилу. Ты закончил? Если да, то Кейт может унести поднос. Ты закончил?
Он не ответил, допил чай и отодвинул чашку тыльной стороной руки. Мег позвонила в колокольчик и, сняв перчатку, стала укладывать посуду на поднос, сдвигая остатки рыбы и косточки с края его тарелки короткими и неприятными скребками вилки. Видно было, что она относится ко всему этому с отвращением. Вошла служанка.
— Убери со стола, Кейт, и открой окно. Ты открывала окно в спальне?
— Нет… нет еще.
Она посмотрела на Джорджа, как бы говоря, что он всего несколько минут назад спустился вниз.
— Тогда открой, когда унесешь поднос.
— Это окно не открывай, — сказал Джордж грубо и упрямо. — Здесь холодно.
— Если ты решил поголодать, то надень пиджак, — ответила Мег решительно. — Здесь достаточно тепло для тех, у кого есть жизнь в крови. Как по-твоему, Сирил, холодно сейчас?
— Этим утром довольно свежо, — ответил я.
— Конечно, нет, не холодно. И я считаю, что эту комнату необходимо проветрить.
Служанка, однако, сложила скатерть и вышла, не приближаясь к окну.
Мег стала монументальней, толще, в ней появилась непоколебимая уверенность. У нее и впрямь был теперь вид властной, добродушной, спокойной матроны. На ней были красивое зеленое платье и ток[32] со страусовыми перьями. Она двигалась по комнате и, казалось, подавляла все вокруг, особенно мужа, который сидел с отрешенным, унылым видом. Его жилет неопрятно болтался поверх рубашки.
Вошла девочка. В ее манерах ощущались гордость и спокойствие. Лицо красивое, но слишком надменное для ребенка. Белое пальто, отделанное горностаем, муфта и шляпа ее очень украшали. Длинные каштановые волосы были рассыпаны по спине.
— Папа позавтракал?! — воскликнула она очень повелительным голосом.
— Да! — ответила Мег.
Девочка спокойно посмотрела на отца.
— А мы уже побывали в церкви и вернулись домой обедать, — сказала она, снимая маленькие белые перчатки. Джордж с иронией смотрел на нее.
— О! — сказала Мег, увидев открытое письмо у его локтя. — От кого?
Он забыл о письме, посмотрел, взял конверт и сунул в карман жилета.
— Это от Уильяма Хаусли, — ответил он.
— О! И что он пишет? — спросила она.
Джордж посмотрел на нее потемневшими глазами.
— Ничего! — ответил он.
— Гм, гм, забавное письмецо! Ни о чем! Полагаю, — сказала девочка высокомерно, — речь идет о деньгах, о которых он не хочет, чтобы мы знали.
— Ах ты, умница! — сказала Мег, засмеявшись по поводу предположения ребенка.
— И таким образом, он может припрятать их для себя, — продолжала девочка, кивая головой в его сторону.
— Выходит, у меня нет права на деньги? — саркастически спросил отец.
— Нет, у тебя его нет, — девочка диктаторски кивнула в его сторону. — Нет, потому что они у тебя только сгорают.
— Ты не права, — он усмехнулся, — ты хочешь сказать, что давать мне деньги все равно, что давать ребенку играть с огнем.
— Угу. Правильно, мама?
Маленькая женщина повернулась к матери за подтверждением. Мег покраснела, поскольку он процитировал ребенку ее слова.
— Какой ты непослушный! — сказала Герти, повернувшись спиной к отцу.
— Это то, что тебе сказал священник? — спросил он.
— Вовсе нет! — ответила дочь. — Если хочешь знать, то пошел бы сам в церковь и послушал. Каждый, кто ходит в церковь, хорошо поступает. — Она посмотрела на маму и на себя с гордостью, — …И Бог любит их, — добавила она, — потому что они богобоязненные и кроткие.
— Что? — воскликнула Мег смеясь и глядя с тайной гордостью на меня.
— Потому что они кроткие, — повторила Герти с легкой улыбкой превосходства.
— И с этого момента ты решила быть такой? — спросил Джордж.
— Разве я не права, мама! «Кроткие наследуют землю», правда?
Мег была слишком удивлена, чтобы ответить.
— Кроткие получат селедку на земле, — сказал отец насмешливо и тоже удивленно. Девочка посмотрела на него с сомнением.
— Ведь это не так, мама? — спросила она, повернувшись к матери. Мег рассмеялась.
— Кроткие получат селедку на земле, — повторил Джордж, добродушно подшучивая.
— Это не так, мама, правда? — воскликнул ребенок в замешательстве.
— Скажи отцу, вечно тебя учит чему-нибудь плохому, — ответила Мег.
Тогда я сказал, что мне пора идти. Они уговаривали меня остаться.
— Да, да, останьтесь, пообедайте с нами, — вдруг попросила девочка, пригладив непослушные кудри после того, как сняла шляпу. Она просила меня снова и снова, очень искренне.
— Но почему? — спросил я.
— Вы побеседуете с нами в этот день. И папа не будет такой упрямый, — ответила она просительным голосом, трогая пальчиками черные пятнышки на муфте.
Мег подошла к дочери с легким жестом поддержки.
— Но, — сказал я, — я обещал Летти, что вернусь к ланчу, поэтому я должен откланяться. У вас ведь еще гости.
— О! — пожаловалась она. — Они уходят в другую комнату, и папа даже не обращает на них внимания. Он недоволен, что тетя Эмили здесь.
— Тебе надо укротить свой характер, — жестко сказала Мег, глядя на мужа.
Я пожелал им всего хорошего. Он оказал мне честь, проводив меня до двери. Ни он, ни я не нашли, что сказать друг другу по дороге. Когда, наконец, я протянул руку, взглянул на него и сказал «до свидания», он впервые за нашу встречу посмотрел мне в лицо. Взгляд его был тяжелым и выражал смущение.
Глава VIII
ПРОСПЕКТ ЧЕРЕЗ ТОПИ ЛЕТЫ[33]
Джордж опускался все ниже и ниже. Я приехал повидать его два года спустя. Его не было дома. Мег, плача, рассказывала мне о нем. Его дела пришли в упадок, он пьет, он жесток из-за этого. Он просто невыносим. Он разрушил здоровье, сломал ей жизнь и жизнь детям. Я ощущал острую жалость к ней, сидящей рядом, большой и румяной, проливающей горькие слезы. Она спросила, не мог бы я повлиять на него. Он находился, как она сказала в гостинице «Баран».
Когда у него бывал сильный запой, он отправлялся туда и остался там по неделе с Освальдом, возвращаясь в Холлиз лишь после того, как приходил в себя. Хотя, сказала Мег, он чувствует себя плохо каждое утро, особенно после приема пищи.
Все время, пока Мег рассказывала мне это, она понуро сидела в большом кресле с младшим сыном, бледным, чувствительным и избалованным парнем лет семи-восьми с капризным ртом и беспокойными черными глазами.
