— Два — все-таки лучше, чем три.
— Да, это уже кое-что. Это лестно.
— Ну, когда ты так отчаянно нужна детям, а находишься в трех часах лета от них, удовлетворенное самолюбие значит не так уж много, — вздохнула Джорджия, массируя затылок.
Она смертельно устала — устала вечно паковать и распаковывать свои вещи, устала мотаться с чемоданом из аэропорта в аэропорт, поскольку ей часто приходилось летать с пересадкой, устала втискиваться на единственное незанятое место между двумя пассажирами… И это была только физическая усталость. Что же тогда говорить о снедавшей ее постоянно тревоге — что там дома? О бесконечных разговорах с Эллисон, которая росла и взрослела как-то уж слишком быстро? О страхе за Томми, который вообще рос без нее? И это еще не учитывая Расса и их отношений, которые постоянно внушали ей беспокойство, потому что ничего хорошего их вечные разлуки не сулили. Никогда, даже в самых диких кошмарах, ей не могло привидеться, что она будет вот так стоять, пытаясь принять самое, может быть, важное решение за всю свою жизнь, в то время как ее возлюбленный супруг и повелитель будет суетиться у плиты, вытаскивая только что испеченные к завтраку булочки, одновременно разыскивая пропавшие носки, в которых Томми привык играть в футбол, белые в красную полоску, точнее, уже практически серые, поскольку никому и в голову не пришло добавить отбеливатель при стирке. Оставалось только выяснить, был ли он у них вообще, этот самый отбеливатель. Ящиков с пивом в кладовке было хоть отбавляй. А вот отбеливателя она что-то не заметила.
Джорджия вдруг принялась истерически хохотать. Да и что ей еще оставалось?
Расс как-то странно покосился в ее сторону.
— Что-то я не уловил шутки, — всполошился Сэм.
Джорджия прикрыла ладонью рот:
— Забудь, это я так, — потом набрала полную грудь воздуха и решительно расправила плечи. — Итак, — объявила она, поймав на себе удивленный взгляд мужа, — вот, слушай, что я намерена сделать. Поеду в супермаркет, куплю отбеливатель и приведу в порядок носки моих детей. Прямо сейчас. Как тебе эта идея? Что молчишь? Или это так ужасно?
— Да нет… — протянул Сэм. — Просто я что-то не улавливаю… какое это имеет отношение к нашей сделке?
— Никакого, — отрезала Джорджия. — А что касается нашей сделки, то мой ответ — нет. Во всяком случае, до тех пор, пока они не снимут это свое дурацкое условие насчет того, чтобы я осталась у руля. Больше я с места не сдвинусь — буду руководить из дома. А вы станете звонить мне по телефону. Но с поездками покончено раз и навсегда.
— Они могут отказаться.
— Тогда найдем других, — рявкнула она. — Я все сказала.
* * *
К тому времени, когда утро пятницы плавно перетекло в середину дня и Аманда отправилась на работу, она чувствовала себя такой же сильной и уверенной в себе, как Джорджия. День, проведенный в объятиях Грэхема, был для нее словно эликсир жизни, особенно если вспомнить, как они провели этот самый день. Конечно, интеллектуальным общением это не назовешь, хмыкнула про себя Аманда. Естественно — ведь они благоразумно не вдавались в нескончаемые дискуссии на тему взаимного доверия или общения между супругами, не пытались отыскать корни подозрений, отравлявших им жизнь, старательно избегали любого упоминания о многочисленных родственниках Грэхема, и особенно тщательно — о беременности и детях.
Весь этот день был таким… земным, что ли. Или приземленным. Им и в голову не пришло натянуть на себя что-нибудь из одежды — да и зачем, если они практически не вылезали из постели? Раза два звонил телефон, но они предпочли не брать трубку, предоставив все автоответчику. Они целовались. Они ласкали друг друга. Они занимались любовью столько раз, что Аманда под конец даже сбилась со счету, засыпали, чтобы потом, проснувшись, снова предаться любви. Стояли вместе под душем. Проголодавшись, они вытащили из холодильника замороженную пиццу и съели ее прямо в постели. Они отплясывали под Дока Ватсона, прижавшись друг к другу обнаженными телами и ритмично раскачиваясь в зажигательном ритме буги, и пятки их отбивали дробь на полу спальни.
Это был чистой воды секс — такой же дикий и такой же волнующий, как в первые годы их брака. Страсть и желание, словно огненная лава, уничтожили все, что встало между ними. Наконец они были вместе — только он и она, и за них, не сговариваясь, говорили их тела. Это было новое начало.
Это было словно побег из реальности, но Аманда не жалела ни о чем. Не жалела — до тех пор, пока внутренний голос, пробудившийся от спячки, ворчливо не напомнил ей о том, что жизнь как-никак продолжается. У нее была назначена куча встреч и такое же количество звонков; впрочем, и у Грэхема тоже дел было невпроворот. Неумолимо надвигались выходные, стало быть, каждый час рабочего времени был на вес золота.
Но это только небольшая передышка, заверил Грэхем. После того как они разъехались по делам, он чуть ли не каждый час писал ей письма по Интернету, да еще звонил — два раза до ленча и два — после. А когда она около четырех вернулась из школы, Грэхем уже ждал ее в дверях, зажав под мышкой два огромных пакета из супермаркета.
На какую-то долю секунды ее захлестнул необъяснимый страх. Подобравшись, Аманда похолодела. Но что-то в его улыбке — не той, ирландской, которой славились все без исключений О’Лири, а в той, что принадлежала только ее Грэхему — прогнало ее страхи. Не дав ей и слова сказать, он объявил, что дает ей пять минут — на то, чтобы принять душ. И все — никаких объяснений. Через пять минут его грузовичок уже несся на север.
Гостиница называлась «Лягушачья долина». Располагалась она в крохотном городишке под названием Панама, на северной окраине Вермонта, и хотя открылась совсем недавно, уже пользовалась широкой известностью. Ни одна комната в ней не была похожа на свою соседку, хотя лейтмотивом всего интерьера оставались, как легко догадаться, лягушки. Участок земли вокруг гостиницы поражал буйной растительностью. В глубине его скромно прятался пруд, а вокруг, во всех направлениях, тянулись ухоженные дорожки для верховой езды. Прямо через дорогу был небольшой магазинчик, в котором, кроме обычных грошовых леденцов, можно было найти даже шоколадные батончики с миндалем.
Не успели ворота захлопнуться за ними, как Аманда уже решила, что более идеального места для отдыха она в жизни еще не видела. Не понравились ей только две вещи. Во-первых, несмотря на фантастическую кухню, которая сделала бы честь даже пятизвездочному отелю, здесь почему-то не принято было подавать еду в номера, что означало, что для того, чтобы поесть, им придется одеться и спуститься вниз, в ресторан. Второй неприятной новостью, вернее, досадной неожиданностью стала для Аманды невесть откуда взявшаяся у Грэхема привычка по любому более или менее серьезному поводу издавать клокочущий горловой звук, напоминающий «ффрррррбит!» — в точности как лягушка возле пруда.
Она заметила это после того, как решила поделиться с ним своими мыслями насчет Квинна.
— Ффрррррбит! — скривился Грэхем.
— Невежа и грубиян! — буркнула она в ответ. Но на него это не произвело ни малейшего впечатления.
Грэхем продолжал то и дело фыркать, пока она рассуждала на тему о том, что они оба погрязли каждый в своей работе и как легко незаметно уйти в нее с головой, когда дома не ожидает ничего, кроме неприятностей.
— Фффрррррбит!
Она попыталась поднять его на смех:
— Да, я в курсе, что ты любишь все зеленое.
В третий раз это прозвучало, когда разговор коснулся его семьи.
— Фффрррррбит! — квакнул он.
— Ты это делаешь ради них? — Аманда вопросительно изогнула бровь.
И еще раз — когда они принялись обсуждать, кто все-таки, если не Ли, был отцом ребенка Гретхен.
— Фффрррррбит!
— Я… я так не думаю, — ответила она с такой потешной серьезностью, что Грэхем первый не выдержал и расхохотался. Аманда смеялась вместе с ним. Потом принялась защищаться: — Все не так просто, Грэй. В конце концов, этот ребенок невольно стал причиной множества сомнений и подозрений. Поэтому я хочу выяснить наконец, кто же его отец. А ты разве нет?
Шутливо толкнув ее локтем в бок, он снова засмеялся.
— Знаешь, не хочу об этом думать. Во всяком случае, сейчас. Это, кстати, касается и моей семейки, и твоей работы, да и моей тоже, и Джорди с беднягой Квинном. Да, согласен, нам с тобой нужно все это обсудить. Я, например, не уверен, что понял, что ты почувствовала, когда узнала о самоубийстве Квинна… или каково человеку, выросшему единственным ребенком, войти в семью, где столько родственников, что их трудно упомнить даже по именам. Я до сих пор не могу взять в толк, почему вы все с самого первого дня были так настроены против Гретхен, и буду благодарен, если ты попытаешься мне это объяснить. Но не сейчас, договорились? Сейчас это все не важно. Считай, что весь остальной мир просто перестал существовать — остались только мы с тобой. — Глаза Грэхема вдруг потемнели и стали похожи траву в лесу после дождя. — Знаешь, что я люблю в тебе больше всего?
