годности и отправленные на уничтожение. Маму уволили в тот же день. Я думала, что кошмар и ее зависимость на этом закончатся….
Но сейчас я опять чувствую знакомый сладковатый запах аниса, распространяющийся по квартире.
— Мам! — зову я, снимая ботинки в коридоре. — Мама, ты дома?
Конечно, дома, об этом свидетельствует запах в квартире. Но по какой-то неизвестной мне причине, я начинаю паниковать. Меня охватывает дурное предчувствие очередной беды.
— Мам, — снова зову я, заглядывая в зал.
Она лежит на диване и смотрит остекленевшими глазами в потолок. Одна рука безвольно свисает с края, вторая лежит прямо над сердцем. В комнате ужасно пахнет рвотой.
— Мам, — в ужасе шепчу я, понимая, что грудная клетка моей матери неподвижна. Она не поднимается и не опускается. А я все смотрю и смотрю, бросаюсь к ней, падаю на колени прямо в рвотную лужу рядом с диваном. Вглядываюсь в неподвижные зрачки, пытаюсь нащупать пульс, делаю искусственное дыхание. Меня саму колотит, как во время сильного жара, в висках стучит, пульс зашкаливает и кажется, что сейчас стошнит.
Кое как я вызываю скорую помощь, но понимаю, что здесь она уже не нужна. Бесполезна.
Я все что-то делаю: массаж сердца, снова искусственное дыхание, считаю пульс и все по кругу. Реву, кричу, шепчу. Встречаю скорую помощь и падаю прямо в руки медиков. Темнота подступает ко мне.
— Мам, — успеваю шепнуть я, прежде чем провалиться в обморок.
Время смерти мне называют позже, когда я прихожу в себя и жду ритуальное агентство. Мамин телефон разрывается от звонков, так же, как и мой. Сперва я решаю, никому не отвечать, но они все звонят и звонят.
Я сбрасываю звонок от неизвестного номера, один, второй, третий. На четвертый я беру трубку и не понимаю, что мне пытаются сказать и объяснить. Слышу имя брата и слово «самоубийство», но не могу их связать между собой. Потом мои руки опускаются, а телефон падает на пол. Из динамика все также доносится: «Алло, алло, вы меня слышите?»
Но я и так все понимаю. Я осталась одна, совсем одна.
Тебя некому будет искать, Лена! Если ты исчезнешь, пропадешь, сгинешь, никто, совсем никто не будет тебя искать. Некому будет заявить о пропаже и отправить данные в ЛизуАлерт. Никто не будет думать о том, куда же ты пропала, и никто не придет в полицию с заявлением. Всем будет все равно! Больше никого у тебя нет, Лена. Никого. Так что не смей пропадать или исчезать, искать-то будет некому.
«Поздно… Слишком поздно…»
*****
Я опять куда бегу. Подальше от пиццерии. Подальше от радио. Подальше от этого поселка. И подальше от монстра. Мне слышится шорох шин по асфальту за моей спиной. Скрип резкого торможения. Громкий топот и хриплое дыхание. Я спиной чувствую его свирепый взгляд, но не смею обернуться. Мне снова страшно. Но я не готова сдаться, я бегу и бегу по темным улицам, сворачивая в подворотни. Пытаюсь дергать ручки на воротах, ломлюсь в закрытые двери, но слышу только злобный вой и рычание собак, да свое прерывистое дыхание.
Неожиданно очередная дверь мне поддается, я пролетаю под аркой забора и захлопываю за собой мою дверь-спасительницу. Собаки нет, никто не хочет разодрать меня на кусочки. Я прислушиваюсь к тому, что происходит на улице и в доме. Никто не ломится и не бежит ко мне ни изнутри, ни снаружи. Тишина. Темнота.
Жду минуту, вторую, прижимаясь к деревянной двери всем телом. Я не верю своим ушам, не верю своим глазам и не верю самой себе. Но меня никто больше не преследует, и никто не выгоняет.
«Надо переждать, а с утра бежать к озеру и умолять кого-то перевезти меня на другой берег,» — решаю я.
Оглядываюсь. Старый ветхий дом. Ворота в сад и небольшая скамейка под распахнутым окном. Я делаю нерешительный шаг от ворот. Никто не кричит в испуге или ярости, никто не выгоняет и не ломится. Делаю еще один шаг и еще. Сажусь на скамейку и вслушиваюсь в звуки под окном. Тишина. Темнота. Я сворачиваюсь калачиком и лежу, едва дыша.
«Пожалуйста, Господи, дай мне дожить до утра. Пожалуйста, пусть меня никто сейчас не выгонит на улицу. Пожалуйста, дай мне спокойно пережить эту ночь. Дай мне передышку, Господи.»
Мне холодно. Я дрожу. Вслушиваюсь. Оглядываюсь. Мне видятся тени и слышатся шорохи. Они окутывают меня, окружают и убаюкивают. Мои глаза закрываются, я засыпаю.
*****
«Помогите мне…Эх, кто-нибудь помогите»
Мне это кажется. Мне это снится. Но голос все зовет и зовет. Такой тихий, едва слышный, как шелест листвы.
«Помогите мне…»
Я сажусь на скамейке и вслушиваюсь.
«Помогите…» — голос идет от распахнутого окна.
«Кто-нибудь…»
Может это ловушка? Какой-то хитрый ход моего монстра? Снова эти странные люди, которые живут в этом поселке? Может это галлюцинации? Или я схожу с ума?
«Помогите», — голос тихий и скрипучий.
Я встаю на скамейку и пытаюсь что-то разглядеть в окне, но шторы плотно задернуты. А я боюсь обозначить свое присутствие здесь.
Пока я спала, уже рассвело. Может все и не так страшно? Может попробовать зайти и помочь? Вдруг кто-то и правда в беде?
Я встаю со скамейки и иду к двери. Дергаю за ручку. Открыто. Вхожу в дом. Вдыхаю ужасный запах мочи, грязного тела и разложения. Хочу выбежать обратно на улицу, но все равно двигаюсь вперед.
«Помогите,» — она лежит в комнате на полу. Древняя старуха. Я подхожу ближе.
— Кто здесь? — вертит она головой, но почему-то не видит меня. — Я слепая, но не глухая. Кто здесь? Помоги мне. Я тебя слышу…
— Здравствуйте, я… Я шла мимо и услышала вас…
— Мимо шла, ха… Ладно. Обобрать, наверное, хотела, но красть у меня нечего. Помоги мне встать.
Я подхожу ближе. Запах мочи и грязного тела становится нестерпимым.
— Поможешь или нет? Я упала. Встать сама не могу, ноги не ходят, а руки слабые.
Я подхватываю старуху вокруг туловища и пытаюсь приподнять. Ничего не получается. Я пробую еще раз. Опять не могу. Она тяжелая или я просто слабая. Не знаю. Хочу отойти и просто сбежать. Но старуха крепко вцепляется в меня, обхватывает шею неожиданно сильными руками, и повисает на мне.
Я пытаюсь отодрать ее от себя, толкаю, дергаюсь и с какой-то невероятной для меня злостью поднимаю. Мы вместе падаем на диван.
Руки старухи отпускают меня, а я рывками вдыхаю воздух. Ужасный запах все также окружает, меня тошнит и хочется то ли зареветь,
