из ванной.
«Дверь надо закрывать,» — эта мысль не давала мне спокойно уснуть. Я лежала на расправленном диване и с ужасом смотрела на дверь. На ней не было ни защелки, ни замка.
«Дверь надо закрывать…»
Я все ждала и ждала чего-то, но постепенно мои глаза стали слипаться, и я провалилась в спасительную темноту.
*****
Я просыпаюсь от того, что мне тяжело дышать. На мне лежит что-то тяжелое и всем своим весом вжимает в диван. Одной рукой это что-то зажимает мне рот, другой бессовестно шарит по всему моему телу.
Хриплое прерывистое дыхание пахнет водкой. Меня тошнит то ли от запаха, то ли от страха, то ли от злости.
Как он смеет? За что? Зачем?
Я мычу, дергаюсь, но сбросить его с себя не могу.
— Произнесешь хоть слово, и я никуда тебя не повезу завтра, поняла, кукла? — от хриплого голоса Александра мое ухо начинает неистово чесаться. — Утоплю, поняла меня? Или скажу, что ты сама ко мне полезла. Кому больше поверят? Мне или сумасшедшей неизвестной девке?
— Так что тебе лучше молчать и делать все, чтобы я был добрый? Поняла меня? Если поняла, кивни.
И я киваю. У меня есть выбор? Выбора больше нет. На меня накатывает волна безысходности, мне уже все равно, пусть он делает все, что хочет, лишь бы отвез домой.
«Нет, Лен! Ты что? Сопротивляйся, кричи, живи!» — но мои руки безвольно повисают с дивана. А мужские уже задергивают на мне толстовку и лезут под тугую резинку спортивных штанов.
Нестерпимо воняет перегаром, меня тошнит, кружится голова и я вновь начинаю проваливаться в темноту…
Но тут загорается свет…
— Какого черта здесь происходит?! — это Зоя стоит посреди комнаты в одной пижаме. Ужасно злая.
— Вы совсем охерели?
В один большой шаг она оказывается возле дивана, сдергивает с меня мужа, который мешком падает на пол и остается там. Я вижу его ехидную ухмылку и понимаю, что плохо сейчас будет мне.
Я чувствую, как Зоя крепко хватает меня за волосы и стаскивает с дивана на пол. Ее голая ступня врезается мне в живот. Руки снова хватают за волосы и тащат в коридор.
— Ах, ты тварь неблагодарная! Я тебя приютила, спасла, накормила, твоим сказкам поверила, а ты — с. а такая, на мужа моего лезешь. Ах, ты проститутка чертова! Вали из моего дома, тварь. И чтобы я тебя больше в нашем поселке не видела!
Она вытаскивает меня за дверь, спуская с небольшой лестницы, кидает в меня поочерёдно мои сапоги и орет-орет- орет. Я таких слов и не слышала никогда. Все еще в шоке, даже не пытаясь оправдываться, я встаю и, сгибаясь от боли и тяжести бросаемых мне вслед слов, бреду куда-то в темноте.
Снова одна и снова не понятно, что мне делать дальше. Приходит понимание, что завтра я не буду дома и слезы вновь текут по моим щекам. Мне больно, стыдно и страшно. Почему люди такие? Что я им всем сделала? Почему я просто не могу спокойно вернуться домой?
Я все иду и иду не оглядываясь. Пока не понимаю, что стою перед круглосуточной пиццерией.
Я захожу туда. В зале пусто, за стойкой женщина устало читает какой-то журнал. Подозрительно на меня смотрит. А я смотрю на нее, понимая, что у меня же нет денег. Сую руки в карманы толстовки и нащупываю те самые пару сотен рублей, которые мне дала Зоя. Казалось, это было в прошлой жизни.
«За моральный ущерб,» — ухмыляюсь я собственным мыслям и заказываю чашку кофе без сахара.
За угловым столиком очень уютно и весь поселок виден как на ладони. В ближайших домах свет не горит ни в одном окне, а вот в лесу, который отделяет поселок от озера, что-то мерцает. Свет такой яркий, что его видно издалека. Что это? Фары? Фонарь? Костер? Пожар?
Пока я размышляю, женщина за стойкой делает радио громче, и я разбираю слова песни, звучащей сейчас в эфире. Мое сердце пропускает удар, а потом начинает биться в ускоренном темпе. Я покрываюсь холодными мурашками, но не могу перестать слушать и повторять слова:
«Открой мне мои глаза,
Пусть мир мой станет другим.
Мы с тобой не те, что были;
Мы не всё и всем простили…
Так пусть же ночь окончится,
Холодный дождь уйдет.
С новым кругом друг за другом;
Я — за тобою, ты — за мною; помни, помни:
Я найду тебя в следующий раз быстрей;
Я найду тебя в следующий раз быстрей…
Так пусть же ночь окончится,
Холодный дождь уйдет.
С новым кругом друг за другом;
Я — за тобою, ты — за мною; помни, помни:
Я найду тебя в следующий раз быстрей;
Я найду тебя в следующий раз быстрей;
Я найду тебя в следующий раз быстрей.» (13)
Я понимаю, что песня закончилась, когда ночной ведущий объявляет:
«Напоминаю, что эту песню заказал для своей любимой Елены пожелавший остаться неизвестным молодой человек. Он передает тебе, Лена, что ищет тебя и уже совсем близко, обещает, что вы обязательно еще поиграете и желает приятного аппетита. Кстати, Елена я тоже люблю кофе, угостишь?» — ведущий хохочет сам над своей шуткой.
А я вскакиваю с места и бегу.
Я найду тебя в следующий раз быстрей…
Как я могла забыть, что мне нужно прятаться…
Я захожу домой и чувствую запах хлороформа. Он теперь часто присутствует в нашей квартире. Моя мама — врач-анестезиолог. И она наркоманка.
Нет, она не колет себе никакую дрянь в вены, не курит траву, и не нюхает запрещенные вещества. Она просто делает ингаляции с хлороформом, которые сама же себе и прописала.
Первый раз она объяснила это тем, что не может уснуть. Говорила, что ей страшно, что ее нервы не выдерживают сразу двух трагедий нашей жизни. Говорила, что ей нужно, хоть немного успокоиться и не чувствовать душевной боли.
Потом она говорила, что слышит по ночам шаги, папин кашель и что дверь в ее спальню периодически открывается сама по себе.
«Он ходит по квартире», — доверительно шептала она мне, а затем вдыхала через ингалятор сладкий дым и падала на диван, смотря остекленевшими глазами в потолок.
Однажды мама вернулась домой в панике: на работе заметили пропажу наркотика и должны были начать инвентаризацию и проверку всех работников на следующий день. Но ей повезло, заведующая списала недостающие лекарства, как с истекшим сроком
