ей «дико» захотелось соленой рыбы, она приписывала ему море эгоизма и равнодушие к ней и её не рожденному ребенку. То ей становилось настолько страшно, и она была уверенна, что во время родов обязательно умрет, что даже заранее просила заказать ей именно такого фасона погребальный наряд и играть только ту музыку, которая ей нравилась. А еще она пол дня проводила в молитвах к Деве Марии, а на следующий день кричала, какая жизнь ужасная и в ней нет Бога, иначе он не позволил бы ей умереть и другим её знакомым тоже! Как кошка за мышкой, она наблюдала за Миррано, чтобы удостовериться, проявляет ли он к ней заботу или только думает о себе? И плакала, и хныкала, и грустила, и заламывала руки и по пол дня валялась в постели, ожидая смерти. Воистину, она вела себя совершенно неразумным ребенком.
Миррано ей однажды в раздражении выпалил прямо в лицо.
— О! если бы я только мог, лучше бы сам носил этого ребенка за тебя!
— И согласился бы даже умереть? — как ни в чем ни бывало, огрызнулась она.
Он в нетерпении стал размахивать руками так, словно бьет ладошками об стол.
— Ну почему ты все время думаешь о смерти, так же и притянуть эту смерть можно! Я просил тебя — выброси это из головы. У тебя нет никаких отклонений!
— Да, а то, что я отекла, вот посмотри, — и она приподняла платье.
— Да, ты располнела, и да…ты отекаешь, но моя мама родила пятерых детей, и я второй. У неё было точно так же. Это у многих!
А она совершенно не впопад, переключилась на другое
— И все дети живы?
Миррано уставился на неё, не зная к каким последствиям приведут её расспросы и его ответы. А она ждала и напряженно смотрела на него.
Он помедлил. И уже тише проговорил:
— Нет, осталось четверо. Но моя мать совершенно была в других условиях.
— Вот видишь, а ты говоришь не бояться.
— Дорогая, ну будешь бояться, это поможет родить?
Она опустила глаза. Он был прав. Но некая стихия брала её в свои обороты и уже не выпускала. Резко, вдруг, опять закинув голову, она с вызовом произнесла:
— Ты хочешь, чтобы меня не стало? Хочешь?
Миррано чуть не задохнулся от этого безумия. Несколько раз глотнув воздух ртом, он хотел что-то произнести, но получилось только прошипеть. Как только эта женщина забеременела, её словно подменили… …Он стал ходить взад и вперед по комнате, потом плюхнулся на кровать рядом с супругой, которая, видимо была удовлетворена произведенным впечатлением и несколько раз хлопнул себя по лбу. От раздражения он покраснел.
— Ты… думаешь, что ты говоришь! Все жилы ты из меня вытянула! — и уже чуть не плача — Это ты хочешь моей смерти! Я не доживу до твоего разрешения! Ты дура, дура! Совсем дура!
А ей было скучно. Она не останавливалась.
— У друзей моей семьи при вторых родах женщина умерла, а в соседнем поместье ребеночек мертвым родился.
Миррано кипел и ему уже стало казаться, что на нервной почве у него шевелятся волосы на голове. Он как-то «дико» посмотрел на свою супругу. У него уже от этого изматывания кончался словарный запас. Но он еще выжимал из себя что-то, и как спасение, у него появилась мысль под любым предлогом исчезнуть из дома.
— Хелен, твоя подруга Анни благополучно родила здорового ребенка. Ты молодая и здоровая женщина, зачем ты набираешься в свою голову плохие примеры? Ты получаешь от этого удовольствие? Ты просто мазохистка? — и его осенило. — Ты мазохистка.
Хелен хмыкнула.
— Жаль, жаль я не увижу с того света, какое у тебя будет лицо на моих похоронах и никто тебя уже не упрекнет за твои слова.
Он вскочил как ошпаренный. Заметался. Схватил резко пиджак, под которым опрокинул стул и выскочил с широко открытыми глазами в гостиную. Подскочив к столу, залпом выпил налитый в графинчик сироп из слив, прямо с графина и поспешил из дома.
Почему с Хелен произошло такое загадочное превращение, никто не знал. Даже её родная мать считала, что она очень странно переносит беременность. Все с таким нетерпением ожидали её роды, потому что ни у кого уже не хватало терпения выносить тот бредовый лепет, которым она замучила всех, и своего супруга в первую очередь. Но… самый свой звездный концерт она припасла на сами роды.
Все происходило как надо. Как при самых обычных родах начинается. Схватки начали усиливаться постепенно, в пять часов утра. Миррано с ней не спал, иначе у него сдали бы нервы и не дай бог, в нервном тике придушил бы свою супругу. Ибо если у неё начинался словесный поток, его было не остановить. И все про смерть.
Она стала тихо стонать и ворочаться, даже расплакалась. Он включил светильник и вошел в комнату, зажег и у неё свет.
— Начинается — простонала она.
— Ты уверена, или опять твоя истерика?
Она с ужасом уставилась на него.
— Я что не такой доктор как ты?
Он съязвил:
— Извини, за эти месяцы я напрочь забыл, что ты тоже доктор.
Стали звать акушерку. Раньше их в Германии называли повитухами. Но медицина за последние сто лет сильно продвинулась вперед.
Вначале она стала упираться идти рожать в акушерскую и заявила, что останется на этой кровати, ей так удобнее, и добавила, если что, то здесь легче умирать будет. У Миррано уже начали дергаться нервы, но её слова он проигнорировал. Ей пошли на встречу и оставили на кровати. В спальню комфортабельного номера клиники вызвали доктора-гинеколога. Он вошел в перчатках, чем несказанно удивил Хелен. Не смотря на боль, она стала интересоваться, что у него на руках и откуда. Ему пришлось объяснить.
Он долго, очень напряженно, слушал её живот акушерским стетоскопом. Его что-то настораживало, но он не был уверен. Не знал он с кем имеет дело. Хелен стоило только уловить его озабоченность и некую озадаченность и её как включили. На глазах появились слезы и она
