— Потому что он хороший, — просто объяснила Тото, — я же говорю. Это редкое качество для человека, его нужно ценить.
— Нет вопросов, — пожал плечами Бабченко. — Я подумаю. В принципе, ты права, когда я наводил о нем справки, то подумал, что он достойный мужик. Просто такие, как он, на подобные предложения обычно не соглашаются. Им совесть не позволяет.
— Забери его к себе, Паш, а то пропадет он у себя на службе. Им там нового начальника присылают. Папенькин сынок и сволочь порядочная. А его папу ты должен хорошо знать. Тихомиров.
— Ипат? — изумился Павел.
— Он, родимый.
— Понятно. Ладно, займусь этим вплотную, раз ты так хочешь. А теперь скажи мне, что он пишет?
— Кто? — не поняла Татьяна.
— Людовик — твоей бабушке. Мне же интересно, — пояснил Павел. — Ты что, собираешься скрыть от меня такую историю? Я еще в детстве зачитывался «Виконтом де Бражелоном», а это ведь похлеще будет.
— Господи, что он еще мог ей писать? Что глаза у нее синие, как звезды, что он увидел их и обомлел. И предлагал всего себя в полное ее распоряжение.
— А она? — не отставал Бабуин.
— А она отвечала ему приблизительно то же, что и я тебе всегда говорю: оно вам надо, ваше величество?
— А он?
— Пашка, у тебя просто восхитительный слог, — заявила Тото. — Это не ты случайно скрываешься под псевдонимом Умберто Эко? Нет? Странно. А он прислал ей вот этот драгоценный гарнитур, чтобы украшения напоминали ей об одном отвергнутом короле, который навсегда сохранит в своем сердце ее светлый образ. Эй, Пашка, Пашенька, что случилось?
— Трогательно очень, — смущенно пояснил Бабуин, вытирая струившиеся по лицу слезы.
* * *
— Ну что? — тревожно спросил Сахалтуев, выступавший сегодня в качестве группы поддержки, правда без короткой юбочки и цветных метелочек, но зато с гантелями, которые он отложил в сторону, как только друг и начальник показался на пороге. — Поговорил?
— Не то слово, — выдохнул майор, падая на диван и задирая ноги на спинку. — Ты ужин приготовил?
— Колюня, я с тобой разведусь, — пригрозил капитан, переехавший к товарищу, потому что к нему неожиданно нагрянули любимые родственники из Харькова. Родственникам он наплел с три короба про охоту на таинственного маньяка, держащего в страхе всю область, и соответственно про полную и абсолютную невозможность сопровождать их, родственников, в походах по центральным магазинам и самым дешевым и выгодным супермаркетам.
«Вот так и рождаются кровавые сенсации», — сказал по этому поводу Варчук.
Оба очень устали за день и потому плелись на кухню со скоростью, которая могла обрадовать любую похоронную процессию.
— Давай излагай подробности, — потребовал Юрка, расставляя на столе тарелки и кастрюльки с незатейливым ужином. — И не сиди, как девица на выданье, а хлеб порежь, салфетки достань. Сделай что-нибудь. Принеси пользу в домашних условиях.
— Юрка, тебе жениться надо, — сказал Николай. — И жену шпынять, а не меня. Тебе никто не говорил, что у тебя характер вредный?
— Вот уйду с работы, тогда наплачешься, затоскуешь, но будет поздно, — пригрозил капитан.
— Вместе уйдем, — небрежно заметил Варчук, и на кухне повисла напряженная тишина.
Сахалтуев теперь разрывался от любопытства, не зная, какую историю слушать первой: о встрече со Зглиницкой или об уходе со службы. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять, чем вызвано его смятение, и майор, сжалившись, пояснил:
— А это взаимосвязано. Разговор с Татьяной и уход со службы. Вот так, Юрик.
— Не томи, — велел капитан.
— Во-первых и главных, это не я с ней познакомился. А она со мной. Подсела и говорит: «Майор, вам не кажется, что нам бы уже давно пора познакомиться?»
— Правда, что ли? — не поверил своим ушам Сахалтуев.
— Чтоб я сдох.
— Верю.
— Во-вторых, все она о нашей слежке знала. «Срисовала», как первоклассников.
— Позор на наши седины! — ахнул капитан. — Да нет, это невозможно.
— Возможно, невозможно, но привет тебе передала. Упомянув имя, отчество, фамилию и звание. Ни в чем не ошиблась.
— Вот это класс!
— Твоя правда, — охотно согласился Николай и с аппетитом накинулся на макароны, посыпанные сыром. — Юрка, в тебе умирает шеф-повар итальянского ресторана.
— Что дальше было? О чем говорили? Она знает, что кроме нас есть заинтересованные лица?
— Знает. Причем двое из них — ребята того самого Бабченко. Они следят за ее безопасностью, только сдается мне, как бы они ни были хороши, она позаботится о себе лучше. Кстати, о Бабченко. Как-то так вышло, что я рассказал ей о наших служебных неприятностях, в смысле — о Тихомирове. А она спросила, не хотим ли мы поработать в службе безопасности Бабуина. А я сказал, что там, вероятно, нужно продавать свою совесть направо и налево и закрывать глаза на кучу неприглядных вещей. Не говоря уже о том, что и самому быть исполнителем. В общем, как-то так сформулировал.
— Правильно сформулировал, — одобрил Сахалтуев. — Только пафосно очень. И вообще ты, Коленька, дурак. Такие предложения делают раз в сто лет и не повторяют потом. Зачем она вообще заговорила о твоей работе — взятка за молчание, да?
— Нет. Просто потому, что мы с тобой хорошие и пропадем на службе без Бутуза. А что до пафоса, она сказала, что Бабченко очень порядочный, добрый и принципиальный человек и что идти на сговор с совестью придется не чаще, чем обычно. И что он мне скоро сам позвонит. Я думал — это шутка такая, но, когда ехал домой, он действительно сам позвонил, и завтра у меня собеседование, — выдал Варчук на одном дыхании. — И скорее всего я соглашусь.
— Так не бывает, — сказал Сахалтуев, крепко зажмурившись. — Слышишь, ты, Ганс Христиан Андерсен, великий сказочник из сильно зарубежной страны? Так не бывает, я не верю.
— И я не верю. Только она всегда такая, я уже понял, — с ней не бывает, как бывает. Это не всякий выдержит. Кстати, она, оказывается, очень любит Гофмана и Музиля. И Вудхауса; представляешь, как я удивился такому совпадению вкусов? Ты давно встречал молодую женщину, с которой можно было бы поговорить о литературе, но при этом не говорить о Пауло Коэльо или… — И майор безнадежно махнул рукой.
— Я представляю, что вы успели поговорить о работе, о литературе и, наверное, о музыке и живописи. А о Мурзакове успели или как-то не пришлось? — съязвил капитан, понимавший, что в их с Николаем жизни случился переворот, и еще не знавший, как к этому относиться.
— И о Мурзакове успели немного, — сказал Варчук задумчиво. — Только я тебе, Юрик, пока ничего не расскажу. Дело закрыто, и шут с ним. Она мне еще не все объяснила, и я разобраться хочу. Проверить кое-что.
