ощущения стали определять её действия и откуда они берут свое начало, она так же не знала, но одно было четко известно, её тревожность стала заменяться более сильным ощущением — страхом.
В помещении никого не было, но в нем становилось все темнее, так как приходила тьма за окном и все, что она успела рассмотреть — это довольно большая, и довольно чистая комната, с приставленными широкими лавками вдоль двух стен и прямоугольным деревянным столом возле окна, с табуретками. Стены были деревянными брусьями и почти голые, без полок, портретов, или другой всячины, которую обычно вешают на них. И огромная дверь, напротив окна, в рост человека, и это сразу заставило её предпринимать первые действия. Осторожно подойдя к ней, она аккуратно попыталась её дернуть на себя. Закрыто. От себя — закрыто. Тогда она добавила силу и все стало бесполезным. Дверь глухо, даже не вибрировала ей ответом. Прислушавшись, она слышала за ней топот ног, видимо обувь была — тяжелые сапоги, а голосов практически было не слышно, но однозначно, дом был обитаем и за дверью были люди. Анни вернулась к столу и села так, чтобы быть лицом к двери и в недоумении стала пытаться собрать мысли и понять, кто бы мог устроить эту шутку!? И чем дольше она оставалась одна в закрытой комнате, тем ужаснее себя ощущала.
И вот дверь открылась, совсем бесшумно, хоть и была громоздкой и тяжелой и полоска света скользнула в помещение и стала двигаться. Кто-то нес в руках подсвечник. Свет двигался на неё и она увидела перед собой старую худую женщину, с седыми, зачесанными назад волосами. Тревожным, и очень внимательным взглядом она уставилась на Анни, и та умоляюще обратилась к ней с вопросом.
— Мадам, пожалуйста, скажите мне — где я и почему я здесь? — и было видно, как её глаза просто пропитаны стали страхом за то время, что она провела здесь в попытках объяснить происходившее.
Женщина была маленького роста, её рука, державшая подсвечник, была грубой и не ухоженной, как у долго и постоянно занимающихся людей ручной, тяжелой работой, но лицо в морщинах смотрело не злобно и взгляд почему-то стал даже очень печальный. Она поставила подсвечник на стол и ответила вопросом на вопрос — а вы кто, мадам? — и голос её был сиплый, от старости и, видимо, частых заболеваний горла.
— Я? Я — Анни фон Махель, я из Будапешта и я, видимо, похищена? — и от своих же собственных слов она подняла брови в удивлении? — Только зачем?
А старухи лицо приобрело выражение полной растерянности и Анни, настороженно вглядываясь в него, стала видеть, как нотки тревожности появились и у неё в глазах. Помолчав, как бы пытаясь в уме составить все пазлы в одну картинку, она вскоре пошамкала ртом и хмыкнула. — Вы только туда не ходите. Там совсем пьяные мужики, они такие грубияны и некоторые уже совсем ничего не соображают. А я здесь всегда готовлю и убираю по-найму. Платят немного, но всегда без задержек, привозят кучу еды и выпивки, и это остается, а в деревнях сейчас работы почти нет, вот я и прихожу в этот дом на окраине, он раньше был охотничьим домом нашего бургомистра.
— Она устало приземлилась на табуретку за стол и все так же внимательно разглядывала женщину и её выражение глаз наполнялось таким же страхом, что и у Анни и та это видела и даже запаниковала! Но ни перебивая, всем своим слухом внимала каждому слову, ей нужна была информация.
— Знаете, мне сейчас стало не по себе. Потому что, только я одна знаю из местных, что это за охотничий домик. Здесь всегда царили пьянки и разврат. Сюда приезжали опустившиеся женщины, я их перевидала столько! Они совсем, совсем превратились в животных. Могли обслуживать своим телом сразу нескольких мужчин! А я старая совсем, меня никто не стесняется. Но …вы женщина другая и я сама не понимаю, зачем вы здесь?
Анни схватила её руки и стала не произвольно сжимать в своих, а в словах стояла только одна мольба.
— Я не знаю кто меня сюда привез и зачем? С какой целью, но мне так страшно, как никогда еще не было! И я умоляю вас, помогите чем можете! Подумайте, как это возможно?! Я богата. Я очень богата и вы, вы, помогите, я со своей стороны сделаю все, чтобы и ваши дети больше ни в чем и никогда не нуждались! Вам больше не нужно будет тяжело работать и жилье у вас будет приличное! О, дева, Мария, только помогите мне!
Старуха закачала головой.
— Женщина! О чем вы! Я сама не всегда верю, что переживу с ними ночь. Они же совсем дурные, а когда пьяные, то чертей здесь гоняют перед собой! Я Матильда, и я тоже женщина. Я постараюсь, но ничего не обещаю. Мне не нужна благодарность. Я не хочу перед смертью брать грех на душу и не хочу быть хоть как-то виноватой в смерти человека. А вы, я же вижу, вы совершенно не такая, что сюда приезжают. И, О, дева Мария! Где-же они их только собирают? В каких местах? Это позор всем женщинам на белом свете!
— А вы имен никого из них не знаете, может мне это о чем-то скажет? Я так и не могу понять, зачем я в этом месте?
— Кого, тех потаскушек?
— Нет, нет. Мужчин, что сейчас здесь!
Та стала силиться что-то вспомнить и назвала, назвала несколько имен — Ханс, Томас, Кирилл, Ханешек…
Анни стала чувствовать, что у неё зашевелились от страха волосы и пальцы на ногах в черных ботиночках машинально сжались и снизу, там, где лобок у женщин, от него вверх поплыл ручеек дикого, необузданного чувства — ожидания самых страшных событий в своей жизни! И мозг, как вспышки яркого света в кромешной тьме, с болью и ударами в виски стал выбрасывать одно имя — Томас, Томас! — как мигание яркого фонаря.
И Анни ахнула в зашкаливающих чувствах черного негатива и закрыла лицо руками, словно защищаясь от вставшего перед ней во весь свой рост ужаса.
Дверь быстро растворилась, но бесшумно. Её видимо, хорошо смазывали и еще одна полоска от двигающего подсвечника стала быстро приближаться.
