И от грубого, громкого, командного голоса, который раздался в тишине, она сжалась вся, и мурашки зябко забегали по позвоночнику, туда-сюда, туда-сюда, руки похолодели от ужаса. Она, просто узнала этот голос — старуха — поди прочь! Прочь сейчас же! Но… чтобы я тебя сразу нашел, если захочу найти!
Повеяло легким перегаром спиртного, но Томас фон Махель твердо стоял на ногах и его карие глаза еще были не затуманены.
Старуха испуганно послушалась и выскользнула из помещения, хотя грубые слова, окрики и приказания для неё были делом обычным! Она оставила свой подсвечник и теперь от изобилия свечей, в помещении стало светло!
Возникший из вне, устало опустился на место старухи. Лицо его светилось радостью, но он выглядел уставшим. Видимо, и для него день был слишком насыщенным. Анни все так же испуганно держала ладони возле глаз, но чутко и слишком обостренно следила за каждым его движением, опасаясь любой грубости. Ей ли не знать этого человека?
А его наглые и почему-то веселые глаза впились в неё и бесцеремонно, медленно, по-хозяйски, стали рассматривать её всю, как платье, выбирают в магазине. От макушки, до того, что было видно над столом. Если бы только это было возможно, то он еще бы и покрутил перед собой, чтобы лучше рассмотреть.
— Анни, Анни фон Махель — почему-то произнес он таким тоном, как в школе произносит учитель над учеником, не оправдавшим доверие преподавателя. — Наконец-то у меня все получилось… я привез тебя в то место, которое ты заслуживаешь по праву, с самого твоего рождения, и достаточно уже жить в шикарных домах, тебе не принадлежащим.
Анни молчала. Она даже возразить ему боялась, но к чувству страха, стало добавляться столь же сильное чувство человеческого омерзения. И больше никто в этом мире не вызывал у неё это чувство так явно и быстро!
— Наш общий знакомый, тебе он известен — с ехидством в голосе, продолжал Томас — обидел меня! Понимаешь — обидел! И ты! Он оставил в своем завещании все тебе! Тебе! Абсолютно чужому для нашей семьи человеку, «потаскушке» из простонародья! И как ты думаешь, …я не исправлю этот казус!?
Анни кольнула некая сила в сердце, а затем в виски и она осознала истинную причину нахождения её здесь. Надо было пытаться все изменить. И она быстро проговорила:
— Я поэтому здесь?! Ну, ты же знаешь, мне очень дорога моя жизнь, я уже не одна, у меня сын. Я все изменю. Я все перепишу на тебя, в обмен на мою свободу!
Он медленно с ухмылкой покачал головой. Его замедленные телодвижения и не громкая, растянутая в словах речь, были искусственными и наигранными и из-за плохой игры. От этого становилось еще более жутко. Ты всей кожей ощущал яростный, еле сдерживаемый негатив и гнев этого человека. И опять он говорил, намеренно растягивая слова:
— С сыном твоим ничего не случится. Он мне брат. Пусть пока живет. Живет он, и я живу опекуном. А дальше думать будем — и от этих слов, Анни стала чувствовать волну безумства, накрывающую её. Сердце забилось так, что в обычной ситуации, любой человек испугался бы за его жизнеспособность на долго!
Тот встал и медленно стал расхаживать по комнате, как бы продумывая не спеша, что ему стоит делать дальше в возникшей ситуации. Анни в ужасе наблюдала за его движениями, он был подобен красивому люциферу, искусителю и соблазнителю, вышедшему из заточения на свободу, получить и насладиться своим триумфом.
— Мы поступим так! — и он подождал, сознательно нагнетая напряжение для пленницы. — Я, конечно же, подумаю над твоим предложением, но …не уверен, твоя жизнь уже не имеет для меня и ни для кого никакого значения. Но… — и он опять стал выдерживать паузу — ты — женщина. — и надо этим воспользоваться — тем, что ты женщина — и он уставился на неё в упор из центра комнаты и она видела, сколько наглой, похотливой издевки появилось в его взгляде, а от осознания того, на что он намекает, ей тошнота подступила к горлу и уже и с этим чувством ей предстояло начать бороться, а силы уходили, страх, как никто другой сжигает человеческие силы дотла! А он добавил:
— У меня дюжина молодцов ждет удовлетворения своих сексуальных потребностей за дверью! Главное, чтоб тебя хватило…
Она не закричала, но закрыв лицо ладонями, тихо-тихо заплакала, а он подошел к ней и повис над плечом, и она опять услышала его жестокие, бесчеловечные слова:
— Не расстраивайся так. Еще рано. Ты пока будешь только со мной, пока мне это будет нравиться. Старайся…
И его горячая и жесткая рука сильно сжала её плечо, потом схватив за руку, стала силой вытаскивать из-за стола. Анни уже перестала что-либо соображать. Красные кони запрыгали перед глазами и только увидев его ухмыляющийся рот перед своим лицом и близко запах перегара, как волна зашкаливающего негодования захватила её в свой плен и то, что она делала дальше, было настолько спонтанным и не продуманным, на уровне звериных инстинктов, но управлять ими, она уже не могла. Изо всех своих сил, что еще оставались в её теле, она ударила его по лицу и толкнула. Он отпрял, но перед ней выскочили его темные глаза и это уже были глаза не человека! Столько в них было ярости! Удар ей пришелся сбоку, неожиданно и такой силы, что она только приходить в себя стала на полу, из темноты перед глазами, стали выскакивать огоньки света от свечей и в виске так гулко заныло болью. Её выхватили, грубо, за руки с пола и она опять почувствовала, что оказалась в капкане. Сквозь боль и черноту перед глазами она, из последних усилий стала выдираться, биться и снова резкий, тяжелый удар опрокинул её на пол. Голова стала словно раскалываться пополам и темнота, вперемешку со жгучей болью просто пригвоздили её вниз. Она машинально, как в последней судороге, попыталась подняться, но боль и темнота придавили своей силой. Удар и дикая, обжигающая, пронзающая все нутро боль разрезала живот и только звериный стон, отпуская все зажимы, данные человеку обществом, раздался в этом помещении, где жестоко избивали женщину. Распластавшись на полу, сжавшись калачиком от боли в животе и закрыв его машинально руками, она поняла, так ей
