дребезжанием в голосе.
— Твое возмездие… — все так же спокойно ему ответили.
— Какое возмездие? Вы сами кто?! И что в моем доме делаете ночью? Я полицию вызову!
Артур отрицательно покачал головой и четко сказал:
— Сядь сюда — и той же плеткой указал направление.
Нащупав рукой ручку двери, Томас дернул её на себя, но тут же его сбоку по плечу резанул еще один молниеносный удар, и он даже завыл.
Войцеховский спокойно сел назад в кресло и все так же закинув нога за ногу, стал чеканить каждое свое слово, чтобы тот, кому они предназначались, быстро уяснил их смысл и больше не пришлось повторять. Ибо повторяться ему не хотелось.
— Молодой человек, я хочу сразу предупредить. Вам будет самому же удобнее и выгоднее слушаться, ибо я говорю только один раз, на второй я применяю силу. Бежать бесполезно. Вам со мной не тягаться. Я обучался в элитной школе рукопашных бойцов в Турции, но…вам это не о чем не говорит, так как все свои знания вы утопили в вине и распутстве. Но …вы слышали, плетка янычара переламывает человеку позвоночник. Вы можете обречь себя на мучительную смерть — паралич.
Тот, как нашкодивший школьник, с задрожавшими от страха руками и ногами молча побрел к своей кровати и присел осторожно на её край. Это были не шутки. По его руке медленно — медленно тонкой струйкой стекала кровь. Но четкого представления о происходящем, у него еще не было.
Войцеховский положил плетку рядом на столик. И все что он говорил дальше, было неописуемым шоком, даже более того, как исступление для хозяина этого дома, и ему иногда даже приходили спутанные мысли в голову, с подозрением на то, что ему сниться какой-то кошмар. Только неужели во сне, ты можешь так явно ощущать боль?
— Мое имя вам не понадобиться — чеканил Войцеховский. — Для вас сейчас не это главное — он устало неожиданно вздохнул, но продолжал — и для меня главное, чтобы я встретился с вами еще только один раз, но последний — ровно через год и молитесь, чтобы оно так и было. Если же мне придется с вами встретиться в течении года, раньше этого дня по календарю, вы подпишете себе смертный приговор.
У Томаса от зашкаливающего нервного напряжения, как ему казалось, на голове даже волосы шевелились. И каждое слово незнакомца было сказано с заведомо растянутой интонацией и довольно спокойно, только каждое было наделено той потрясающей внушительной силой, что сомневаться в их действенности даже и в мысли не приходило.
Широко вытаращив глаза и приоткрыв рот от нескончаемого немого ошеломления, Томас подергивая головой, напряженно сидел и слушал. И каждое новое предложение давило его и скрючивало словно дождевого червя больше и больше, и больше.
— Только благодаря тому, что вы сын знатного графа фон Махеля, его супруга — вдова не желает вашей смерти, в чем я с ней не согласен, но …ее воля святая. Вам сохраняется жизнь, после всего, что вы сделали!
И у Томаса уже, реально стала дергаться голова в нервном тике. Ему только сейчас объяснили, что вообще происходит в данный момент с ним и в его доме. Он произнес еще раз непонятное:
— А-а-а-а и сам в себе заглушил этот возглас, ибо боялся дать незнакомцу новый повод для гнева.
— Но вам запрещается покидать этот дом, раньше положенного срока. Для вас этот дом превращается в комфортабельную тюрьму, и любой преступник вам бы позавидовал.
А после этих слов, Томас как-то странно замотал головой, и пожал плечом непроизвольно, но кратковременно, и опять сидел как натянутая струна.
— Вам будут приносить еду, а убираться в доме придется самому. Ничего спиртного вы больше не увидите. — У того взметнулись брови, он хотел что-то уже наконец то спросить, но сверкнувший темный взгляд незнакомца, заставил его передумать.
— Любой рывок… из дома, любая попытка покинуть дом, и вы не жилец. Вся ваша вина за содеянное больше не будет щадиться… Внизу на столе стоят учебники по математике и Коран. Ровно через год вы будете держать передо мной экзамен. Каждый учебник, кроме Корана, вы должны выучить наизусть.
И то, что после этого появилось на лице Томаса фон Махеля можно было бы трактовать совершенно по-разному. Войцеховскому даже самому стало смешно, только ни один мускул на его лице не дрогнул. И не смотря на страх, наказуемый, после услышанного сдерживаться уже не мог. Он подскочил как ошпаренный и машинально, совершенно по инерции, опять бросился к двери. И напрасно. Его же предупреждали! Новый жгучий шрам разрезал ему кожу, и он дико завыл.
— Сядь — опять приказал Войцеховский. — Эта последняя твоя попытка.
— Вы сумасшедший! — завыл Томас — Какая математика! Зачем математика? Так никто не издевается!
У Войцеховского в свою очередь взметнулись брови вверх. Но тут же тень негодующей ярости пробежала по лицу и его голос стал как скрежет по металлу. У Томаса от этого голоса побежали мурашки.
— Ты хочешь изменить наказание!? Я могу предложить только то, что ты сделал с Анни фон Махель!
Тот нервно замахал головой слева на право, то ли в нервном тике, то ли в знак отрицания?
— За чем мне Коран, я католик!
— Кто ты? — уже в свою очередь удивился Артур. Его рука дернулась в порыве снова огреть того плеткой, но сам себя остановил. Несколько секунд и он усмирил свои эмоции. — Коран учишь в смысле простого пересказа. И от того, как сдашь экзамен, будет зависеть твоя дальнейшая жизнь! Если бы не доброта этой женщины, над которой ты надругался, я бы с тобой не возился. Но и легкой смерти ты не заслуживаешь! Здесь есть где поблизости колодец?
Томас тупо молчал. Глаза его по-прежнему ошеломленные, стали более вдумчивыми и осмысленными.
— Все. На этом все. Математика не гиена огненная, а ум в порядок приводит. Все наизусть! И дурью заниматься будет некогда. В каждой книге закладка — её номер — это я пронумеровал, чтобы училось в системе, ты ж дурень можешь сразу за высшую математику взяться и тогда тебе уже никто не поможет, мозг вправить на место, — и
