– Кажется готово, будите Веронику.
Шилов посмотрел на Марата, тот пожал плечами. Шилов сказал:
– Может, не будем будить Веронику, пусть спит девственница, а то зайчонок маленький, на всех не хватит.
Марат сказал:
– Александр, это уже лишнее.
Шилов сделал умиротворяющий жест, но в этот момент занавеска, отделяющая спальню, где спала девушка, колыхнулась, и, из – за нее выступила Вероника.
– А вот и королева – девственница, – рискуя получить по шее, произнес Шилов.
– Здравствуйте, – сказала Вероника.
– Познакомься Вероника, у нас гость, ночной, правда, – сказал Марат.
Костин поднялся, кивнул и сказал:
– Костин. Ночной гость.
– Очень приятно, надеюсь, что словосочетание «ночной гость» окажется лучше слов – ночной горшок.
Марат удивленно посмотрел на девушку, подобная дерзость была ей несвойственна. Но Костин видимо совсем не обиделся, закатившись смехом (правда, не очень искренним). Он сказал: «Конечно, окажется лучше».
Шилов сказал:
– Я, конечно, рискую получить по шее, но всякий раз, когда вижу Веронику, входящую в комнату, у меня захватывает дыхание, словно вижу Афродиту, выходящую из морской пены. Марат попытался нахмуриться, но не выдержал и засмеялся, потому что все было точно так, как фантазировал Шилов; он поднялся с лежака, чтобы окунуться в море. В этот момент он увидел Веронику, идущую по пирсу, на котором он загорал. Ощущение было такое, словно во временной колоде вдруг рассыпались карты, и древняя богиня, настолько древняя, что о ней не осталось даже красивого мифа, вдруг выдвинулась и пошла на Марата, который стоял, словно превратившись в соляной столб, не в силах оторвать взгляда от ее красивого лица, а в следующий миг от ее совершенно возмутительного бюста, вызывающе покачивающегося перед глазами Марата. Девушка подошла к краю пирса и бросилась в воду. День был солнечным и ветреным, море было неспокойно; выждав несколько минут, Марат последовал за ней, но, сколько не пытался, так и не смог разглядеть среди волн ее русоволосую, коротко остриженную голову. Поплавав немного, он вернулся на свое место. Прошло полчаса, девушка все не возвращалась. Обеспокоенный Марат направился к месту, где загорала девушка, там лежала ее подруга. Марат проговаривал в уме фразу, когда увидел богиню, возвращавшуюся с противоположной стороны пирса. Марат вернулся к своей лежанке и углубился в книгу. Через несколько времени, он услышал слова, обращенные к нему: «Вы рискуете сгореть». Подняв глаза, Марат вновь увидел проходящую мимо богиню, чей лиф вот– вот готов был разорваться от давления мраморной плоти. Марат быстро поднялся и пошел рядом, с досадой отмечая, что красавица на несколько миллиметров выше его. «Вы прекрасно плаваете, я пытался следить за вами, но ничего не вышло, я потерял вас из виду, вас так долго не было, что я забеспокоился и даже пошел к вашей подруге; право не знаю, что бы я ей сказал. Я хорошо плаваю, но все равно спасибо, приятно, когда незнакомый человек проявляет заботу о тебе, а кремом все-таки мажьтесь чаще, у вас незагорелая кожа».
Девушка остановилась у края пирса, присела на своих длинных ногах, отвела руки назад и вопросительно посмотрела на Марата.
– Вы заговорили со мной по-русски, как вы догадались, что я из России?
– Ваш пакет, – сказала Вероника и бросилась в зеленую воду.
Марат вернулся к лежаку и разочарованно посмотрел на полиэтиленовый сумку-пакет, в котором он таскал на пляж полотенце и прочие купальные принадлежности, – на пакете было написано «MOSKOV DUTU FFU».
Появилась Галя, она шла, бережно держа в руках обернутый тряпкой чугунок.
– Саша, подставку, – крикнула она. Шилов вскочил и пододвинул к краю стола алюминиевую подставку. Галя водрузила на нее кастрюлю и сняла крышку; мясной бульон все еще продолжал кипеть, распространяя аппетитный запах.
Шилов подставил свою тарелку, но Галя сначала положила Костину, а затем всем остальным.
Ели, нахваливая дичь, затем выпили за охотника.
– А я зайчатину не люблю, – сказал Костин, – стрелять – люблю.
Шилов не упустил момента:
– Гиви, ты зайцев любишь? Кушать люблю, а так нет.
Взрыв смеха прервал волчий вой, сначала одиночный, затем к нему присоединились еще две волчих глотки. Наступившее молчание нарушил Марат, сказав, обращаясь к охотнику:
– Негодуют, что вы ускользнули от них.
А Шилов добавил:
– Сожалеют бедолаги, что голодные остались, что не скушали тебя.
– Меня трудно скушать, – улыбнулся Костин, – я сам кого хочешь, скушаю.
В этих словах Марату почудилась угроза, он посмотрел на Костина, но тот добродушно улыбался, – жиденькие белобрысые усы на круглом лице делали его похожим на кота.
– Так на чем мы остановились, – спросил Марат, – в смысле Декамерона, кто следующий?
– Я, – вызвался Шилов, – моя очередь, прошу освежить стопарики.
Марат выполнил просьбу, чокнулись, выпили и приготовились слушать.
Моля о милости, исполнены печали,
На исфаханский лад слова певца звучали.
Низами.
Только человек, в отличье от животных.
Уйти, способен от того, что любит.
(чтоб только отличиться от животных)
Но, как слюна собачья, выдают
Его животную природу – слезы.
И. Бродский.
Предыстория моей басни такова. Галя, держи себя в руках, мы еще не были знакомы; повздорил я как-то с женой, да так сильно, что хлопнул сгоряча дверью и ушел из дома. Пригрела меня одна женщина, за городом. Между прочим, я вообще заметил давно одну особенность, – чем дальше от Москвы, тем добрее люди. Я как-то заехал в Ярославскую область, в гости, в деревню. Иду, понимаешь, смотрю речушка, берег зеленый, картина – загляденье, пастораль. Иду и думаю: «эх, дурак, удочку не взял: рыба здесь, наверное, непуганая, как в тайге». Перешел мостик, смотрю, – мужик местный, – в руке ведерко с рыбой, на плече два удилища, увидел меня, кричит, – здравствуйте, – я удивился, даже оглянулся, никого, – здравствуйте, кричит, я отвечаю – здрасте. Он спрашивает, – рыбачить будете? – я говорю, – хотелось бы. Он предлагает – возьмите у меня удочку, уезжать будете, вернете. Я еще больше удивился, удочку, правда, взял.
– Поймал много? – спросил Костин.
– Одного окунька, мелкопузого, да и то случайно, в сапог он мне натек вместе с водой. Рыба там зажравшаяся, не клюет.
– А из-за чего с женой повздорил? – с любопытством спросила Вероника.
Шилов замялся, но потом все же ответил:
– Она назвала меня чужим именем…ночью.
– И чем объяснила?
Шилов пожал плечами, – не помню, мне ее объяснения тогда еще показались чепухой, помнить можно что-то существенное. Но вы не даете мне рассказать. На чем я остановился?
