– Она так и говорит.
– И ты в это веришь? Если так, у меня есть земля во Флориде...
– Перестань, Бринкман. Просто пришли мне данные – раздраженно бросил Бенц. Он не верил в теорию насчет видений, но и не мог представить, что эта женщина была каким-то образом замешана в убийстве. – Может, нам стоит оправдать ее за недостаточностью улик.
– О господи, теперь ты заговорил как представитель сочувствующей стороны. – Он покачал головой и фыркнул. – А я вот только-только начал думать, что ты можешь стать приличным копом.
– Просто пришли мне рапорт, – резко сказал Бенц.
– Прости меня, отец, ибо я согрешил. – Избранник преклонил колена у алтаря и в блестящей поверхности потира увидел искаженное отражение своего лица. Мерцали свечи, и сквозь стены этого сквозистого святилища проникал запах реки. Затхлый. Сырой. Вода двигалась непрерывно, и ее нельзя было удержать. У них было много общего, у него и у Миссисипи. Они хранили в себе секреты, тайны, которые никогда не будут раскрыты.
– Я возгордился, отец, и я... – Он тяжело сглотнул, зная, что должен признаться в ужасном грехе. – Я... испытывал вожделение к тем женщинам, и, хотя я чувствую твою силу, отец, моя... плоть слаба. Так слаба. Молю тебя даровать мне силу и прощение...
Он закрыл глаза, напряженно прислушался и наконец услышал голос бога, назначающего ему епитимью.
Прошептав чуть слышное «аминь» и аккуратно перекрестившись, он встал и медленно направился к нише, где висели его стихари... одним меньше сегодня. Его любимый. Оставленный для сожжения. Из-за шлюхи.
Ее фотография тоже была там. Он взял ее из комнаты и аккуратно прикрепил к календарю, висящему на стене, тщательно закрывая дату – двадцать второе ноября, праздник святой Сесилии. А... она была такой доверчивой... пока не стало слишком поздно. Он не думал об этом теперь. Не мог. На него была наложена епитимья. Он зашагал обратно к нише.
Аккуратно отодвинув ризы в сторону, он открыл кодовый замок и проник туда, где он держал то, что ему было дороже всего. Он добавил длинную прядь золотистых волос к другим своим сокровищам, другим прядям волос, ногтям, затем принялся перебирать медали и цепочки, пока его пальцы не нащупали оружие.
Ах.
Крошечная, легкая как перышко плеть с острыми искрящимися драгоценными камешками, вделанными в похожие на ленточки ремешки. Раны, наносимые ими, не были глубокими и не вызывали сильного кровотечения, но причиняли достаточную боль, напоминающую ему, что он, как и все смертные, был рожден в первородном грехе.
Избранник снял с себя одежду и, голый, снова преклонил колена перед алтарем. Затем опустил голову и забормотал молитву об искуплении.
Не за убийство. Теперь он понял. Это было необходимо. Как всегда. Воля божья. Даже насилие, разве оно не было предопределено? Разве он не выполнял приказы избавлять землю от низких грешниц в выбранный господом день?
Да, но он чувствовал вожделение, этот сильный первобытный голод, который даже сейчас бушевал у него в крови. Неистовое. Темное. Желание.
Он не может быть слабым. Он глубоко вдохнул. Подготовился. Высоко поднял свою плеть, затем сделал резкое движение.
Удар!
Кожаные пальцы вонзились ему в плечо, и он напрягся.
Боль, восхитительная боль пронзила его. Кровь быстрее побежала по венам. В паху стало жарко. Он отвел кнут и снова сделал резкое движение.
Удар!
Маленькие острые камешки причиняли боль, подобную укусу сотни ос. Он с шумом втянул воздух. Почувствовал, как выступает кровь. Достаточно, чтобы смыть его грехи.
Он снова резко взмахнул рукой.
Удар!
Его напряженный член начал пульсировать. Болезненно. И это доставляло удовольствие.
Он подумал о той женщине. О том, как ее светлые кудри ниспадали на гладкую белую шею. Сесилия. Шлюха. Дочь Сатаны. Она была так прекрасна... ее тело совершенно... гладкая шея словно призывала к себе... его меч или рот? Он вообразил, как взбирается на нее, пока она стоит на коленях. Ее тело дрожит, губы молят о прощении, а его зубы впиваются ей в шею, в то время как он входит в ее жаркую, влажную плоть. Даже сейчас он представлял, как свисают ее тяжелые груди, розовые соски почти касаются пола. Как бы ему хотелось погладить их руками, сжать их, услышать ее крик, когда он войдет в нее еще глубже.
Грешник! Осквернитель! Ты хочешь ее, и поэтому ты слаб!
Он резко взмахнул кнутом. Удар!
Боль пронзила его плоть. Он вдохнул сквозь зубы. Еще! Кожаные пальцы засвистели в воздухе. Удар!
Его тело дернулось.
Да! Эта шлюха заслуживала смерти.
Он отвел руку. Напрягся. Взмахнул рукой.
Удар!
Слезы заструились у него из глаз, когда он ощутил, как священный свет омывает его. Он будет бороться со своей похотью, своей слабостью и продолжит убивать, Дабы очистить землю от шлюх сатаны.
Такова божья воля.
Оливия услышала скрип шин и, выглянув в окно, выходящее на дорожку, увидела, как из патрульной машины вылезает Рик Бенц. Даже рядом с поросшими мхом дубами он казался здоровяком – мускулистый, даже коренастый, с глубоко посаженными глазами и лицом человека, много повидавшего в жизни. На нем была куртка, свободная в талии, но плотно сидящая в плечах, слаксы, белая рубашка. И наплечная кобура. Она мельком увидела гладкую кожу и рукоятку пистолета.
Некоторые женщины сочли бы его красивым, – неохотно подумала она. Квадратная челюсть и густые каштановые волосы придавали ему определенную привлекательность. Его грубоватое, морщинистое лицо вызывало интерес, а небольшая седина у висков отнюдь не отталкивала. Но помимо оружия именно блеск в суровых глазах и манера сжимать челюсти – не терпящая компромиссов решительность – напомнили ей, что он полицейский.
И неприступный.
Нельзя сказать, что Оливия присматривалась. Но она заметила, что у него нет обручального кольца, и она где-то читала, что он разведен и его бывшая жена умерла.
Она дала зарок не связываться с мужчинами после того, последнего, с которым она едва не пошла к алтарю. Кроме того, Бенц не был мужчиной ее типа.
Она открыла дверь раньше, чем он успел постучать, и Хайри С, выскочив из кухни, принялся лаять как бешеный.
– Прекрати! – приказала Оливия, и пес на этот раз действительно умолк. Оливия встретилась взглядом с Бенцем. – Вы нашли ее, да?
– Мы кое-кого нашли.
О господи. В глубине души у нее теплилась слабая надежда, что она ошиблась. Что, как и думал этот детектив, ей просто приснился кошмарный сон. Но теперь даже малейшая надежда была потеряна.
– Это женщина, о которой я вам говорила. Та, в огне.
– Я бы хотел поговорить с вами о ней.
Наконец-то.
– Входите. – Она открыла дверь шире, и пес пулей выбежал на улицу.
