— Два-три дня отдыха, и наши больные встанут на ноги, но пройдут недели и даже месяцы, раньше чем раны моряка вполне зарубцуются...
Слова аббата звучали еще в ее ушах, и она не старалась разобраться радует ее или печалит перспектива ухаживать за раненым еще несколько недель. Конечно, она не могла не сознаться себе в том, что находит его симпатичным. Его мужество и самоотвержение окружало его ореолом, который внушал ей уважение и восторг. Но она находила множество причин для того, чтобы эта симпатия не превратилась в дружбу.
— Он славный малый, — заключила она свои мысли, принимая обычный душ.
В промежутках между приступами лихорадки она собрала несколько кратких сведений о его жизни и планах. После пятилетнего плавания в военном флоте, где получил офицерский чин, рожденный на диком берегу Морбигана, там, где океан — великая ненависть и великая любовь, Жан Лярмор уступает желанию броситься головой в приключения, уезжает в Венецуэлу, зарабатывает несколько тысяч франков на службе компании экспорта кофе, делается независимым, покупает шхуну и плавает вдоль Венецуэльского берега у Малых Антильских островов.
В тридцать два года он уже, казалось, был на пути к богатству, и вдруг эта катастрофа. Несмотря на свой опыт, он попадает во власть стихии, справиться с которой не дано человеку. Все его богатство погибло. Плоды пятилетнего труда и борьбы с опасностью.
— Пустяки, начну сначала, — говорил он: — я молод и силен.
Будучи связан с туземными индейцами, он знал о существовании золотоносных песков и собирался отправиться на поиски, как только встанет на ноги, готовый на борьбу с хищными зверями и дикими племенами, населяющими страну.
— Девушке, которую я полюблю, я принесу богатство и счастье.
Она улыбалась, вспоминая слова, моряка, и думала:
— Она, эта девушка, конечно, будет из Бретани. Будет сильна и красива... Иначе он не полюбит.
Она задержалась перед зеркалом в поисках новой прически, которую старалась сложить из своих красивых каштановых волос, обычно так строго зачесанных. Она сделала несколько опытов, то спуская, то подымая косы, натянула несколько пышных прядей на виски и уши, освободила затылок и улыбнулась своему изображению, заметно похорошевшему от этих наивных уловок. В это время мадам Маренго принесла черный кофе и бисквиты. Она поторопилась зачесать волосы по старому, стараясь не глядеть на негритянку, как будто боясь, что та уличит ее в кокетстве.
— Я себя не узнаю, — подумала она: — неужели, я сделалась такой легкомысленной? Что за ребячество!
Недовольная собой она решила, что моряк занимает слишком много места в ее мыслях. Женщина, подобно ей отдавшаяся науке, может разве интересоваться человеком, имеющим в своем активе одну только физическую красоту и отвагу? Их судьбы разделены пропастью, созданной образованием и воспитанием.
В эту минуту, по настоянию моряка, миссионер служил обедню в его комнате и давал ему причастие. К ней вернулись спокойствие и уверенность. Атеизм будет всегда стоять стеною между нею и набожным бретанцем.
* * *
Жюльен Мутэ, допивавший кофе на террасе, поднялся навстречу Зоммервилю.
— Ничего нового сегодня? — спросил ученый, усаживаясь за стол, за которым прислуживал Огюст.
— Ничего, профессор, — извинился лаборант: — Я только сегодня сумею начать мой анализ. Волнение этих последних двух дней...
— Дорогой Мутэ, я совершенно не имел в виду наших опытов, — весело прервал Зоммервиль, обмакивая бисквит в чашке кофе: — должен сознаться, что я даже об этом не думал.
— Я надеюсь, что первый анализ — кровь обеих обезьян — будет закончен после полудня.
— Великолепно... Вы еще не видели мадемуазель Алинь? Она, конечно, вам сообщила, как здоровье молодой женщины?
— Нет, право, я ее не видел. Что касается моего анализа, я был бы очень рад, если б вы мне точно...
— Все, что хотите, дорогой Мутэ. Ужасно досадно, что у нас еще нет никаких известий о больных. Я надеюсь, что эта крошка хорошо провела ночь. Вам уже известно, что ее зовут мисс Элен и что она из Калифорнии?
— Вот это интересно. Гилермо Мюйир вчера говорил, что она испанка, а Алинь слышала от нее, что она из французской Канады.
Ученый погрозил Жюльену пальцем.
— Мутэ, вы слишком интересуетесь потерпевшей. Надо понаблюдать за вами.
Он сделал знак мулату, прося наполнить чашку, выпил глоток и заметил тоном, которому старался придать как можно больше равнодушия.
— Кажется, она жила у своего дяди, богатого плантатора в Венецуэле, которого убили какие-то бандиты. Ей удалось убежать с приличной суммой денег и на шхуне этого храброго молодца она собиралась отправиться на остров Тринидад. — Верите вы в эту историю, Мутэ?
— Гм... гм... Если молодая женщина рассказывает вам историю, в которой есть дядя, то это требует расследования.
— Я такого же мнения. Во всяком случае, она не совсем банальна. Она говорит по-французски, по-английски и по-испански, как если б каждый из этих языков был ее родной.
— Таинственная женщина!
— Таково и мое впечатление. У этой крошки должны быть тайны.
— О, — заметил Жюльен, прищурив глаза: — она уж нам открыла некоторые из них и достаточно приятные.
— Мутэ, я, к сожалению, должен констатировать, что вы озорник!
Увидев спускающуюся вниз мадам Маренго, они затихли. Ученый подозвал негритянку. Она только что вышла из комнаты мисс Элен, которая чувствовала себя настолько здоровой, что выразила желание выйти на террасу и очень рассердилась, когда узнала, что на этом острове нет щипцов для завивки волос.
— Катастрофа, которая превосходит аварию! — заметил Жюльен.
— Может быть, Алинь поможет как-нибудь, — подумал Зоммервиль: — Пусть хорошенько поищет на дне своих сундуков.
— Завиваться!.. Она, такой враг кокетства! Скорее уж можно обратиться к дикаркам отца Тулузэ.
Негритянка смеясь рассказала в каком виде появилась перед ними новая гостья. Белье, предложенное ей мадемуазель Алинь, падало с плеч, потому что было вдвое больше ее, а вопрос о платье был совершенно неразрешим.
— Видите, Мутэ, какие мы ослы! — воскликнул ученый: — Могли ли мы предвидеть, сколько осложнений внесет в нашу жизнь крохотная женщина, свалившаяся к нам неизвестно откуда!
— Не послать ли Гиллермо в ближайший порт за бельем...
— ...и щипцами для волос. Я вижу, Мутэ, вы увлекаетесь!.. Так нет же. Я пальцем о палец не ударю для того, чтобы задержать здесь эту молодую особу. Ее продолжительное присутствие среди нас может только повредить нашей работе. Впрочем, я спокоен. Как только она поправится, она сама с нами распрощается.
