Мы обогнули Palazzo Reale и здание San Carlo Opera, перешли улицу и двинулись прямо через огромную galleria, чем-то напомнившую мне Galleria Vittorio Emanuele в Милане. Только эта, в Неаполе, казалась гораздо шире и выше; здесь было очень много людей, и почти все вели между собой оживленные беседы. То здесь, то там в толпе выделялись люди, которые, похоже, приплыли с нами вместе на пароходе. И действительно, пока мы дошли от galleria до Via Roma, нам встретилось несколько знакомых. Миссис Дейн, нагруженная свертками (итальянская одежда, в которой она скоро будет щеголять на пароходе?), Пэгги Стэрлинг и madame Helot, которые объяснили нам, где можно найти хорошую чайхану, маленькая группка корабельных офицеров.
Via Roma, где располагались почти все главные магазины, оказалась на удивление узкой, и там была страшная давка. Но мне было так интересно, что я почти пожалела, когда мы добрались наконец до почти пустой чайханы. Вообще-то, я предпочитаю кофе, но после жаркого дня меня мучила страшная жажда, а пирожные оказались такими вкусными, что я съела целых три штуки. Было просто замечательно, что я могла говорить с Чарльзом более или менее естественно, не строя из себя дурочку, но я ясно видела, что он не забыл мои загадочные слова.
Потом мы гуляли по Via Roma и наслаждались видами в южном сумеречном свете. Было тепло, все казалось ослепительно ярким и очень пестрым. Неужели где-то еще могут существовать страх и нищета? Но в конце концов я поняла, с упавшим сердцем, что мне пора возвращаться на пароход, и мы побрели назад. Эдварда Верритона я увидела совершенно случайно. Узкие тротуары были переполнены людьми, и ближе к концу Via Roma мне пришлось проталкиваться впереди Чарльза. Чуть дальше я заметила некоторое расширение или небольшую площадь. Я сразу догадалась, что там находится вход на один из многочисленных фуникулеров или канатных дорог, доставляющих людей в верхнюю часть города. Эдвард Верритон стоял там в середине небольшой группы людей, только что сошедших с фуникулера. На нем были светлые брюки и белая шелковая рубашка, а под мышкой он держал сверток, где могла находиться кукла. Такая продолговатая коробка в коричневой обертке.
Я резко остановилась и уткнулась взглядом в какую-то витрину. Краем глаза я видела, что Эдвард Верритон идет в противоположном направлении.
— Что случилось, Джоанна? Почему ты так побледнела? — спросил Чарльз, останавливаясь рядом. — Это, наверное, от жары.
— Да, наверное, — согласилась я, пытаясь взять себя в руки.
Кукла… кукла для Кенди. Да, я ни в чем не могла быть уверена. Но если он действительно использует ребенка, собственного ребенка для прикрытия своих низких целей…
— Ты, кажется, сказала, что хочешь купить кое-какие открытки из тех, что продавали в galleria? Там была одна хорошая с изображением оперы.
— Да, — согласилась я и разрешила ему увести себя на ту сторону Via Roma в одну из боковых улочек, которая вела к galleria.
Странно было вновь окунуться в этот, ставший для меня уже привычным, мир парохода — в прохладу кондиционированного воздуха и покой. Миссис Крейг оставила мне в каюте записку, где сообщала, что дети обедают с ними, и просила не беспокоиться. Но я все-таки дошла до каюты Верритонов и постучала, посчитав себя должной сообщить миссис Верритон, что вернулась.
Она лежала на своей кровати, и вид у нее был бледный и измученный.
— А, вы пришли, дорогая? Хорошо провели время? Вы не находите, что ужасно жарко?
— Мне нравится, когда жарко, — сказала я. — Да, мы с Чарльзом великолепно провели время. В Амальфи, наверное, было прелестно?
— Там очень красиво, но у меня страшно болела голова. Стюард принес мне какую-то еду прямо сюда. Мой муж отправился покупать неаполитанскую куклу для Кенди. Вы же знаете, она собирает куклы в национальных костюмах.
Я не сказала, что видела его; безопаснее было промолчать. Снова эта необходимость постоянно следить за собой, снова мучительная жалость к Мелиссе Верритон. Потому что я была уверена, что она, как и я, гадает сейчас, чем еще занимается ее муж на улицах Неаполя.
Я должна была обязательно посмотреть на эту куклу. Но как сделать это, если миссис Верритон будет весь вечер оставаться в каюте? Ладно, есть еще следующий вечер, когда они, наверняка, пойдут ужинать вместе. Если «кукольный обряд» будет проходить как обычно, то до Дубровника у меня еще есть время.
Я страшно устала и рано легла в постель. Я крепко спала, когда неожиданно зажегся свет и тихий, нерешительный голос произнес: «Джоанна, ради бога!»
Жмурясь от света, я села в кровати: рядом со мной стоял Гильберт. Он был босиком и в одной пижаме.
— Что случилось? — изумилась я.
— Кенди, — пояснил он. — Она… она… мне кажется, ей что-то приснилось. Она зовет маму, но я сказал, что лучше приведу вас.
Я пошла с ним и увидела Кенди — бледную, дрожащую, какую-то очень маленькую. Она съежилась под своим одеялом.
— Я хочу к маме! Почему Гил не позвал маму! — шептала она.
— Но что с тобой, Кенди? — я села рядом на кровать и попробовала взять ее за руку, но она отпрянула от меня.
— Я спала… Я хочу к маме.
Мне стало ясно, что нужно позвать миссис Верритон. Я понять не могла, почему они ничего не услышали; пароход неподвижно стоял в порту, и тишину нарушало только тихое жужжание кондиционера.
Я попробовала открыть дверь в смежную каюту, но она была заперта с той стороны. Поэтому я постучала, сначала тихо, потом громче. Дверь приоткрылась и показался Эдвард Верритон в пижаме. У него было совсем не заспанное лицо, и он выглядел раздраженным.
— Извините, ради бога, — сказала я. — Но Кенди что-то приснилось и она зовет маму. Я пробовала успокоить ее, но у меня ничего не вышло.
— Моя жена спит, — резко ответил он и, оттолкнув меня, подошел к Кенди. — Что случилось, Кенди? Мама спит, — к ней он обратился гораздо мягче.
— Я хочу к маме! — повторила Кенди с упрямством девятилетнего ребенка.
Пока Эдвард Верритон стоял отвернувшись, я проскользнула в другую каюту. Там горел ночник; Мелисса Верритон лежала на спине и крепко спала. У нее было тяжелое, шумное дыхание.
С растущим подозрением и страхом, я медленно подошла к ней. Человек не может дышать так, если он просто спит. У нее был странный вид; на лбу выступила испарина. Рядом с кроватью я заметила маленький флакон с таблетками. На этикетке было написано: «По две перед сном. Строго по назначению врача». Кроме испачканного стакана на столе больше ничего не было. Похоже, туда наливали горячее молоко.
Я поледенела и меня стало колотить от ужаса. Почти бессознательно я наклонилась и сняла телефонную трубку. Когда мне ответили, я сказала тихо: «Пожалуйста, попросите ночного стюарда немедленно зайти в каюту А-29».
