Но постепенно ощущение новизны ушло, и я стала замечать за собой, что тоскую по Москве и всё чаще раздражаюсь на индийский менталитет и страну в целом. Мне не хватало русскоязычного общения, задушевных посиделок с подружками в столичных кофейнях или даже просто за кухонным столом у себя дома. Коллеги мужа не в счёт, мало кто из них привёз с собой в Индию семью. Их жёны и дети остались в России, удерживаемые детсадами, школами, работой… Это я — человек свободной творческой профессии. Однако уже полгода спустя после жизни в Дели я готова была взвыть от такой «свободы» — она была для меня пострашнее любой тюрьмы. Я напоминала себе верную жену-декабристку, которая отважно последовала за супругом в индийскую ссылку, но немного не рассчитала своих физических и душевных возможностей.
Когда я вышла на кухню, собираясь сварить кофе, в дверь загрохотали кулаком. Ещё одна милая индийская привычка… Визитёры чаще всего игнорируют звонок, зато сопровождают стук выкриками: «Открывай! Открывай!» — словно случился пожар. Макса дома уже не было — уехал в офис спозаранку, вероятно, и позавтракает там же. Продолжает играть в гордость. Пришлось мне плестись и открывать самой.
Я распахнула дверь и обнаружила за ней нашего престарелого соседа. О, дядюшка Притам был поистине легендарной личностью. Мы с ним приятельствовали; старик прекрасно владел английским, и я с удовольствием слушала его забавные рассказы о жизни. В прошлом он был и слоноводом, и даже заклинателем змей. Сейчас всё, что осталось у дяди Притама — это обезьяна, почти такая же старая, как он сам, которая умеет выполнять незамысловатые штуки — танцевать, кланяться, хлопать в ладоши. Изо дня в день Притам со своей питомицей бродит по городу и даёт представления для туристов, чтобы заработать на пропитание. Конечно, ходить с мартышкой по улицам не так выгодно, как работать вблизи исторических достопримечательностей, но туда ему вход закрыт. Нужно либо собрать кучу бумажек из разных инстанций, чтобы получить разрешение на выступления возле Красного форта или, допустим, у Ворот Индии, либо дать взятку. «Эту страну сгубили вовсе не англичане, а бюрократы и взяточники!» — частенько ругается старик.
Был в его жизни замечательный эпизод: однажды он выпустил в офисе некоего наглого чиновника пару десятков кобр. «В здании началась паника, — рассказывал он мне, хвастливо ухмыляясь. — Перепуганные работники и посетители выбегали на улицу, вылезали через окна, искали спасения на шкафах!» Дядюшку Притама посадили в тюрьму на неделю, но он стал настоящим героем в глазах общественности. О нём даже написала пресса. «С фотографией!» — всякий раз гордо добавляет он, демонстрируя потрёпанную газетную вырезку, в которой действительно напечатан его портрет.
Несмотря на то, что дядя Притам мне очень симпатичен, нынче я не настроена вести задушевные беседы.
— Что случилось? — хмуро спрашиваю я, даже не пригласив его войти.
— Беда, беда, — озабоченно бормочет он, — у Джая Чопры дочка пропала!
— Как пропала? — ахаю я. Семейство Чопра — тоже наши соседи, они обитают этажом ниже. Я прекрасно знаю их дочь Сонию, миловидную стройную девушку-студентку. Ей не больше девятнадцати лет.
— Уехала вчера в колледж, как обычно, и не вернулась, — голос дяди Притама мрачен. — Родные всю ночь её прождали, отец с братьями полгорода на скутерах объездили, не нашли. Сегодня отнесли заявление в полицию. Ты её нигде не встречала?
— Нет, — пожимаю плечами я, — несколько дней Сонию не видела. Куда же она могла подеваться, разве что загуляла? Дело молодое…
— Это на неё не похоже, — сурово перебивает меня старик. — Сония порядочная и воспитанная девушка, родители ей уже и жениха подходящего подыскали… Так что если пропала — что-то серьёзное стряслось. Жалко девчонку!
— Может, ещё найдется? — с робкой надеждой предполагаю я. Дядя Притам обречённо машет рукой и собирается уходить.
— Ты сама меньше шатайся по вечерам одна, — строго наставляет он меня напоследок. — Будь осторожна, вон в новостях неделю назад про убийство в нашем районе передавали… А ты иностранка, тебе вдвойне опасно разгуливать в одиночку.
Я возвращаюсь на кухню в расстроенных чувствах, думая о Сонии. Не успеваю я сварить себе кофе, как снова раздаётся стук в дверь. На пороге стоит посыльный с роскошным букетом.
— Миссис Морозоф? — спрашивает он меня. — Это вам, распишитесь.
— Морозова, — машинально поправляю я. — От кого цветы?
— Там есть карточка, — указывает он. «Неужели от Макса?» — думаю я, расписываюсь, забираю букет, захлопываю дверь и наконец достаю записку. Хм…
«Самой прекрасной женщине, которую я когда-либо встречал».
Без подписи. Почерк не мужа, но, возможно, он кого-нибудь попросил помочь. Я практически уверена, что букет прислал Макс. Верить в тайного поклонника как-то глупо, тем более, я здесь ни с кем особо и не общаюсь…
В дверь опять стучат. Нет, похоже, выпить кофе мне сегодня не судьба!
Это явилась служанка Наргиз. Она ежедневно моет полы, стирает и гладит у нас дома. На необходимости прислуги настоял муж. «Ты должна быть полностью свободна от мелочей быта, — заявил он мне. — Художнику некогда возиться с кастрюлями и тряпками». Макс очень трепетно относится к моей деятельности, искренне считает меня гением и пророчит скорую мировую славу. Он вообще меня очень любит, и я его тоже, чего уж там, но… Два раза пропустить Новый год — это выше моих сил! И я ему этого не прощу!..
Наргиз — тоже уникальная личность с непростой судьбой. Собственно, она-то считает свою историю вполне типичной, но для меня всё это удивительно и странно. Она очень набожная мусульманка. Ей около двадцати четырёх лет, точную цифру она не знает, ну да в Индии это обычное дело, потому что бедняки не отмечают дней рождения и не имеют паспортов. У Наргиз уже пятеро детей, посколько её очень рано выдали замуж — в четырнадцать лет. Муж её алкоголик (среди бедных слоёв населения Индии это довольно часто встречается), нигде не работает, поэтому забота о нём, его стариках-родителях и детях полностью легла на хрупкие плечи индианки. Супруг, будучи в подпитии, частенько поколачивает её и отбирает все заработанные деньги себе на выпивку — тогда она может несколько дней не приходить к нам, а потом явиться с изукрашенной синяками физиономией, стыдливо кутаясь в свою накидку-дупатту. Я всякий раз киплю от возмущения и предлагаю Наргиз заявить на негодяя в полицию, но она испуганно отказывается:
— А вдруг его там будут бить!
Жалеет его, дурёха, а о себе не думает… С ней вообще постоянно случаются нелепые и досадные происшествия. Например, однажды Наргиз купила детям манго, но когда пришла
