– А теперь она опаздывает к ужину, – капризным тоном заметила Элеонора. – И как обычно, не дает себе труда позвонить и предупредить, хотя прекрасно знает: я от беспокойства места себе не нахожу. Каждый день сидишь и думаешь: что там с ней происходит в отвратительных трущобах, где она живет? Вдруг ее снова арестует полиция? Или похитит какой-нибудь диссидент, у которого она берет интервью? Господи, ну что мне делать с этой девицей?
Решив, что наконец настал подходящий момент сменить тему разговора, Мадлен осторожно спросила о другой своей сестре:
– А как поживает Шарлотта? Я не говорила с ней уже почти месяц…
– Ну, Шарлотта хотя бы позвонила, предупредила, что запоздает. У ее детей сегодня занятия по волейболу или что-то в этом роде. А Ричард сегодня не сможет прийти.
– Да-да, – пробормотала Мадлен. Вряд ли кто-нибудь будет сегодня скучать без Ричарда, мужа Шарлотты. Мадлен выносила зятя с трудом: его обращение с Шарлоттой выводило Мадлен из себя.
Краем уха она слушала, что говорит мать. Элеонора Баррингтон никогда не спрашивала Мадлен о ее собственной жизни – за исключением формального «как дела?». Разумеется, в ответ Мадлен всегда отвечала, что все в полном порядке, она много работает (или учится – так она отвечала, когда была еще совсем юной) и готовится к тому или иному событию в своей жизни. Мадлен уже привыкла к тому, что мать не любила общаться с людьми, затруднявшими ей жизнь своим непростым поведением, – как, к примеру, сестры Мадлен. Кэролайн, с ее бунтарским духом, акциями протеста, готовностью в любой момент вскочить и бежать защищать справедливость хоть на край света. Меланхоличная Шарлотта, с чрезмерными колебаниями веса, постоянно посещающая психотерапевтов. Как могли у одних родителей появиться на свет три настолько непохожие друг на друга дочери?
Сейчас, сидя в уютной гостиной, Мадлен пыталась отвлечься от тревожных мыслей по поводу предстоящего путешествия в Монтедору. Пока ее мать без умолку говорила, Мадлен внимательно изучала лицо Престона: он стоял у камина и о чем-то беседовал с ее отцом. Время от времени он посматривал на Мадлен, и она улыбалась ему в ответ. Он был неплохим человеком, очень привлекательным и впрямь хотел на ней жениться. Внезапно Мадлен захотела испытывать к нему нечто большее, чем дружеское расположение. Хотела любить его, доверять ему и нуждаться в нем… Хотела, чтобы ей нравилась его забота и любовь.
– Ну наконец-то! – воскликнул вдруг с улыбкой Теккери Баррингтон, прерывая мысли Мадлен. Любовь к дочерям смягчила его суровый нрав – однако исключительная привязанность к собственным внукам порой приводила его в состояние слезливой сентиментальности.
Джеф и Хейзл Рэндалл вбежали в гостиную, обгоняя друг друга. За ними не спеша следовала их мать. Шарлотта. Первым делом дети бросились к старому золотистому ретриверу, мирно спавшему у камина. Потом повисли на шее у дедушки, бросились к Мадлен и громко приветствовали бабушку. После чего снова вернулись к собаке, шумно выказывая ей искреннюю радость от встречи. Пес радостно завилял хвостом.
Мадлен удалось придать своему лицу довольно нейтральное выражение, когда она здоровалась с сестрой, хотя это было нелегко. Шарлотта выглядела истощенной и измученной. Весь прошлый год она сидела на диете, стараясь скинуть лишние килограммы, появившиеся у нее после рождения детей – одного за другим. Когда они виделись в последний раз, полтора месяца назад, Мадлен обратила внимание на то, что Шарлотта слишком похудела. Но сейчас она с трудом узнавала сестру – щеки впали, на лице появились морщины. Нет, такой Мадлен еще никогда ее не видела.
Пока Шарлотта здоровалась с отцом, Элеонора бросила красноречивый взгляд на Мадлен. Та прекрасно поняла мать: она хотела, чтобы Мадлен в очередной раз «серьезно поговорила с сестрой». Она кивнула и решила примириться с неизбежным.
Через несколько минут появилась и Кэролайн – растрепанная, румяная, живая и безумно хорошенькая. Полинявшие джинсы плотно облегали стройные бедра и длинные ноги. Вышитая рубашка, разумеется, была неглаженой, а волосы Кэролайн, казалось, не причесывала с самого утра. Однако, несмотря на такой вид, словно она только что проснулась, Кэролайн излучала здоровье, задор и энергию. Мадлен вдруг вспомнила, что муж Шарлотты, Ричард, как-то раз пытался соблазнить младшую сестру. Мадлен была единственным человеком, который знал об этом. Кроме них двоих, разумеется.
Элеонора удалилась на кухню узнать, как обстоят дела у кухарок. Узнав, что ужин готов, а стол сервирован, она пригасила всех в столовую.
Будучи великолепной хозяйкой, Элеонора Баррингтон умело поддерживала беседу за столом, избегая многих неприятных тем – в частности, недавнего ареста Кэролайн. Мадлен прекрасно понимала, что такое умение вести беседу приходит только с долгой практикой, и невольно восхищалась матерью, хотя, честно говоря, сейчас желала тишины и покоя. Отец забыл обо всем на свете, занимаясь только с внуками. Шарлотта была, как обычно, молчалива и погружена в собственные мысли, а Кэролайн, напротив, казалось, только и ждала подходящего момента, чтобы пуститься в какую-нибудь яростную дискуссию или спор, довольно часто заканчивавшиеся ссорой с родителями. Мадлен на сей раз была на удивление тихой и молчаливой – ее безуспешные попытки не думать о Рэнсоме, казалось, забрали у нее все силы. Поэтому бедному Престону ничего не оставалось, как самому поддерживать светскую болтовню Элеоноры Баррингтон.
Мадлен обратила внимание на то, что Шарлотта едва прикоснулась к еде. Немножко незаправленного салата, чуть-чуть вареных овощей, тоненький кусочек хлеба. Однако и Мадлен была ничуть не лучше сестры – в какой-то момент она осознала, что с полным отсутствием аппетита размазывает желе по тарелке.
Как поведет себя Рэнсом? Неужели унизит ее? Если он не хотел от нее ни денег, ни чего-то еще – то почему не отказался от предложенной ему работы? А может, подумала она с робкой надеждой, он подзадоривал ее потому, что разозлился? И не расскажет никому о том, что произошло между ними в Монтедоре?
Но ей-то что делать? Как она будет жить в Монтедоре рядом с ним, постоянно вспоминая о том, что произошло той ночью? А ему, похоже, даже нравится напоминать ей об этом, дразнить ее. Даже если он и не собирается рассказывать об этом другим, то постоянно поддразнивать и терзать ее он, по-видимому, не прочь. Более того, ему нравится напоминать ей об этом в грубой форме – он прекрасно понимает, что грубость легко выводит ее из себя.
«Ты использовала меня и на следующее же утро забыла…»
Господи, как хотела она забыть его! Но не могла…
