за тем, как на город опускается вечер. Вижу, как краснеет небо и остается лишь тонкая полоска света у горизонта, думаю о том, что нужно что-то съесть, хотя я и не голодна. В этот момент раздается стук в дверь.
По телу пробегают мурашки. Я больше не могу, я не хочу никого видеть. А если это Кристиан Валлин пришел рассказать мне, что они нашли Дани? В таком случае Инез уже видела его и сообщила всем остальным. И весь квартал знает, что случилось в нашей квартире.
Я медленно встаю и шаркающей походкой выхожу в коридор. У меня настолько нет сил, что я едва могу поднять руку и повернуть замок. Дверь поскрипывает, открываясь. Я стою в полумраке коридора, не могу ни закрыть рот, ни сказать что-нибудь, и только спустя несколько секунд вспоминаю, что должна дышать.
Дани смотрит на меня. Его ботинки перепачканы глиной, а когда хлопает дверь этажом ниже, он беспокойно оглядывается, но в целом все так же, как и раньше.
В моей голове проносится целый ураган мыслей. Я хочу броситься ему на шею и крепко обнять, но лишь стою, застыв, пытаясь подобрать слова. Я хочу спросить его, где он был, что случилось. Говорил ли он с полицией? Но не могу выдавить ни слова.
Дани устало улыбается, и вокруг его рта появляются ямочки. Никогда не могла устоять перед ними. Как только я их вижу, я слабею.
– Можно войти? – спрашивает он, указывая на кухню.
На кухне пахнет кофе и корицей, теплый свет придает ощущение уюта. Меня не было всего неделю, и все же очень приятно вернуться в папину квартиру.
Лидия закрывает дверь. Она смотрит на меня, широко распахнув глаза, и мне становится стыдно. Видимо, мое отсутствие сказалось на ней гораздо сильнее, чем я предполагал. Я не хотел вмешивать ее в мои дела.
– Где ты был?
– Это долгая история.
– Тебя ищет полиция.
Я не знаю, что ей ответить, и отвожу взгляд.
– Поесть найдется? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, словно я просто зашел в гости, как обычно. Я с утра ничего не ел и умираю от голода. Я достаю из холодильника масло и сыр, а из хлебницы – половину буханки.
Сестра так и стоит в дверях, я стараюсь не смотреть на нее. Мне очень хочется все ей объяснить, вот только сделать это нужно правильно. Мысль о том, что я могу снова ее разочаровать, невыносима.
– Ты не можешь вот так просто появляться в дверях! Разве ты не знаешь, что случилось? Черт, ты в розыске!
Я сглатываю, собираюсь с силами. А потом поворачиваюсь:
– Я все тебе расскажу. Очень скоро. Но сначала я хочу поздороваться с папой.
– Он уже лег.
– Пожалуйста, для меня это важно.
От напряжения между нами воздух становится тяжелым. Мне так много нужно ей сказать, но сначала я должен увидеть папу, и я знаю, что Лидия позволит мне это сделать.
– Хорошо, – она вздыхает. – Я поставлю чайник.
Папа переехал в квартиру поменьше, но оставил себе мебель, она стоит точно так же, как и раньше, когда мы были детьми. На потертом зеленом диване видны следы наших детских тел. А вот старое кресло в катышках, оно уже больше не крутится. Даже шторы на окнах те же самые, местами выгоревшие от солнца. Они закрывают нас от любопытных глаз соседей.
Я тихонько прохожу в папину спальню. Он лежит, погрузившись в свою узкую постель. Я беру стул, на котором висит папина одежда, и сажусь рядом. В магнитофоне тихо звучит народная музыка, маленькая лампа на окне синим светом освещает комнату.
– Папа?
Проходит несколько секунд, и он просыпается. Озадаченно оглядывается, и я беру его за руку.
– Это я, Дани. Лежи-лежи, я просто хотел поздороваться с тобой, – говорю я, когда он пытается встать.
Папа устало моргает, потом сосредотачивает на мне взгляд, его лицо светлеет.
– Дани, – говорит он потрескавшимся голосом. – Ты пришел.
– Да, пришел.
– Как здорово! А мама знает, что ты дома?
Я глубоко вздыхаю. Я так надеялся, что он будет достаточно ясно соображать, чтобы я мог по-настоящему с ним попрощаться. Я знаю, что очень рискую, приходя сюда, но, возможно, это мой последний шанс.
– Я уже разговаривал с ней, – говорю я, очень стараясь улыбнуться.
– Хорошо. Она наверняка захочет приготовить тебе что-нибудь вкусненькое. Можешь попросить ее сделать черное ризотто с мидиями? Она пыталась научить Милу и Лидью, но им это неинтересно.
Я глажу его щеку. Она сухая и шершавая, я вздыхаю. Я ведь показывал Лидии, как правильно брить. Нужно сильнее прижимать бритву к коже.
– Все хорошо? – спрашиваю я, пытаясь запомнить его всего, целиком. Его мутный взгляд, его голос, запах лавандового мыла, которое Лидия все время ему покупает.
– Да, а у тебя как дела?
– Очень хорошо, – говорю я, сглатывая комок в горле. – А теперь спи.
Папа кивает и поворачивается на бок.
– Спасибо, что пришел, moj sin. До завтра.
– До завтра, папа.
Лидия ждет меня на кухне. Я знаю, что она злится на меня. И все-таки она достала колбасу и сыр, а посреди стола стоит чайник. Из носика идет пар.
– Теперь ты должен все мне рассказать.
Я киваю и сажусь. Беру хлеб и щедро намазываю его маслом.
– Во-первых, ты должна знать, что все уладится. Тебе не о чем волноваться.
– Не о чем волноваться? Ты шутишь?
– Во-вторых, – продолжаю я, – не верь тому, что обо мне говорят.
– Что ты имеешь в виду? – говорит она. – Я видела снимок с камеры наблюдения, на котором ты держишь несчастную девушку за руку. Я была в твоей квартире.
– Но все не… – больше я ничего не успеваю сказать, потому что раздается стук в дверь.
– Откройте, полиция, – слышен громкий голос за дверью.
У меня сводит скулы, кровь стучит в висках. Откуда полиция знает, что я здесь? Они выследили меня? Я встаю и лихорадочно пытаюсь придумать способ сбежать, но мы ведь на третьем этаже. Даже если мне удастся выбраться на балкон, спрыгнуть вниз я не смогу. В любом случае полиция уже точно окружила весь дом.
Снова раздается стук в дверь. В этот раз он настолько громкий, что эхом разносится по всей квартире. Я ругаюсь про себя. Лишь бы они не напугали папу. Лидия встречается со мной взглядом, от ее круглых от ужаса глаз все внутри меня сжимается.
– Все совсем не так, как ты думаешь, –
