сдавливает что-то горько-шипастое. – И вообще, вы сами меня отпустили на завтра. Не кажется ли вам. Что вы не имеете права задавать мне такие вопросы.
– Да, прости. Ты права. Не имею. Просто…
– У вас что-то случилось? – черт, ну какая мне разница? Ну зачем я задаю глупые вопросы. Не касаются меня его семейные проблемы. Он меня не касается. Я просто хочу получить свое, отвязаться от его чокнутой жены, спасти близких и сама спастись от Леснова и все. Мне плевать от чего там богатые плачут. Самой до себя. Я страшно устала, просто смертельно.
– Приступ мужской безнадеги, – хмыкает он. Шутить пытается, но выходит прямо очень хреново. – Не хочешь покутить, Гена? Обещаю, я не пристаю к бабам по имени Гена. Мне просто нужна компания, ну может в плечо тебе пущу скупую мужскую слезу. Ну и я столько…
– Я помню. Не стоит мне напоминать, что на меня вы не позаритесь даже находясь в пограничном умопомешательстве, – в тон Ивану Ильичу отвечаю я. А что, неплохой момент закончить этот дурацкий фарс. Просто завалить чертова бобра в койку, получить желаемое, уничтожить отца моего будущего ребенка и… – А знаете, я согласна.
– Тогда натягивай свои ужасные трусы. Я скоро приеду и утащу тебя в самые кущи греха. Твои бабки крутые, на карусели вертящиеся, сожрут свои косынки, если узнают, как мы с тобой развращаться будем.
– Мы им не скажем же? – он мне нравится. Нравится мать его, настолько, что я не хочу его разводить. Я не хочу его уничтожать. Я просто хочу его, с супом и нахальными выходками. И это очень, очень плохо, потому что я не имею право на привязанность и чувства к своей жертве. Он – просто моя работа.
– О чем? – черт, он снова превращается в насмешливого и злого великана. Отлично, а то я что-то поплыла.
– В общем, я не дома. Хотите меня, приезжайте в Магнолию. Это бар. Я буду вас ждать там. Что?
– Ничего, просто интересно, какого хера ты шляешься по ночам? – Рычит? Надо же, как легко оказывается разозлить этого зверя. – Ты же умирала недавно.
– Ваш суп вернул меня к жизни. И вообще. Я что хочу, то и делаю, я взрослая девочка.
Я взрослая и глупая. Я сижу за стойкой убогого бара и жду человека, пообещавшего приехать и надрать мой неугомонный зад. Жду и знаю, что ждать мне придется долго. Пью противное, омерзительно-теплое шампанское, и очень надеюсь, что ослепну или сдохну от этой бадяги паленой еще до того, как приедет Демьянов и мы с ним утонем в грехе. Ха-ха. Грешница из меня зачётная сегодня. Костюм спортивный, ветровка бумажная дешманская, как у Буратино и шапочка полосатая. Захотеть меня в этой красотище может наверное только вон тот алконавт, сидящий за столиком забытой всеми богами рюмошной, находящейся в самом заду мира. Интересно, как меня будет искать зажравшийся богатей, в этом ужасном страшном месте?
– Арго? – вздрагиваю. До боли знакомый голос стреляет мне в спину неожиданно и от того еще более оглушительно. – Привет, крошка. Вот уж не думал, что тебя встречу в этой рыгаловке. Неужели все так плохо?
Мишка стоит рядом. Пахнет улицей, дымом сигаретным и дождем. А еще он пахнет чужим, незнакомым мне ароматом, от которого тошнит и уши закладывает. И хочется просто сбежать. Но я сижу как приваренная к высокой барной табуретке. А он смотрит на меня насмешливо и кажется пренебрежительно. Одет дорого. Но неопрятно как-то, неухожено. Страшно хочется плеснуть в его лоснящееся самодовольством лицо остатки адского пойла. Но сил от чего-то нет. Я ненавидела его, потом скучала, а теперь…
– Да нет, все нормально. Жду знакомого просто, – дергаю плечом. Мне и вправду все равно. Хотя когда-то я мечтала его унизить, убить, растерзать. Но сейчас меня терзают демоны другого рода. И Мишкино явление меркнет перед ожиданием жертвы.
– Врать ты тоже так и не научилась, – щурит глаза мой муж. Бывший муж. Он и сейчас надо мной смеется. Думает я вру. Как он тогда мне сказал? Навсегда в память врезались слова. «Ты никому не нужна. Синий чулок. Страшилка пустая. Ты не женщина больше, даже.». Он меня такой сделал.
– Да пошел ты, – я хриплю, загибаясь от обрушившихся на меня воспоминаний. – Зять генерала, шляющийся по дешевым поилкам. Или жена твоя наконец поняла, что ты за гусь? Быстро она прозрела, Мишаня. Так ты учти, от местного пойла стоять у тебя перестанет тоже быстро. Или… Ой. Прости, это уже произошло? Поэтому ты стал неинтересен своей куколке? Или она нашла кого посвежее?
– Ах ты сука. Правильно я тебя… – глаза Мишки наливаются краснотой. Замах. Я ожидаю удара, я уже знаю, что будет дальше, но не могу остановиться. Выплескиваю яд, обиду и страх. А еще, наверное мне нужна эта боль, чтобы не сотворить того, за что я буду себя ненавидеть всю жизнь, как предателя мужа. Потому что я ведь ничем не лучше его. Я даже большая дрянь. По инерции зажмуриваю глаза.
– Так и знал, что тебя ни на минуту нельзя одну оставить, – боли нет. Зато есть рык рвущий пространство, хищный, звериный, больной.
Мишка лежит на полу, когда я наконец обретаю способность видеть и понимать, что происходит. Из уголка рта его стекает тонкая струйка крови которую он сплевывает на пол. И он щерится в злой улыбке и мне становится не по себе.
– Гена, мать твою, поцелуй меня, – Демьянов даже не рычит ужже. Сипит, ноздри раздувает.
– Вы с ума сошли?
– Просто нужно отвлечься. А то я убью твоего кавалера.
– Он не мой… Это мой муж… Бывший.
– Тогда точно, быстро и взасос. И тогда я просто отдам его Жоре и ребятам, – я схожу с ума. И мир вокруг кружится как огромная карусель. Каменные губы жалят электрическими разрядами. А воздух исчезает, становится тягучим.
– Ты ведь знаешь, кто она? И почему появилась в твоей жизни? – насмешливый голос Мишки рушит замки, выстроенные из песка. Развеивает по ветру. Он не может знать. Он не знает. Он просто блефует.
Демьянов
Я осатанел. Не подобрать другого слова. Когда увидел как на страшилку поднимает руку какой-то хмырь, у меня отключились тормоза. А она сжалась на дешевой табуретке, как воробей, покорно ожидая удара и что-то во мне просто сломалось. А еще пришло осознание того, что я сволочь. Ну зачем она мне? Наиграться и выкинуть. А ведь так и будет, нет других вариантов. Единственное, что я могу ей предложить.
Рука действует отдельно от разума. Врезается в морду наглого недоумка, посмевшего посягнуть на чужую игрушку. Ну бывает и так, иногда замусоленные и страшненькие пушистые тряпичные овцы от чего-то становятся страшно нужными, гораздо более нужными чем новая модная пони, например. А я ведь хочу сейчас крови. Растерзать хлыща этого хочу. Охране запретил приближаться и мешать. И сейчас амбалы нерешительно мнутся у двери. Придурки слишком исполнительные.
– Иван Ильич, хватит, – сквозь туманную глухоту все таки проникает в мой разгоряченный мозг испуганный голосок. И легкое тело буквально врезается в меня, пытаясь остановить. Помогает. Она снова пахнет грехом. Так не могут пахнуть такие, как она. Не имеют права. – Остановитесь. Он не заслуживает того. Прошу вас.
– Поцелуй меня, – хриплю я, чувствуя, что вот именно ее губы сейчас я хочу. До одури хочу, до головокружения. И она выполняет мой приказ, не раздумывая ни секунды. Чертова пушистая овечка, способная разорвать в лоскуты злого волка одним своим прикосновением.
– Успокоились? – тихий шепот оседает на моем языке вкусом ужасного шампанского.
– Ты ведь меня ненавидишь?
– С чего вы взяли?
– Все страшненькие помощницы ненавидят своих начальников, – боже, что я несу? – А целоваться полезла…
– Потому что вы меня об этом попросили.
– Не ври. Просто я за тебя вступился. И ты решила поощрить рыцаря печального образа.
– Ну вы и придурок, – ее губы трогает улыбка. Не злая, уставшая, странная. Плевать на скота, валяющегося на полу. Я
