готова? – обратилась ко мне женщина.
– Готова. Веди меня к сыну.
Я видела, что совершенно ей не нравлюсь. Поняла это ещё когда она вчера обрабатывала мне плечо по приказу Нафиза. Конечно, она молчала, но было видно, что приказ хозяина ей не понравился.
Да и чёрт с ней. Ещё придёт время, когда я смогу её осадить, если продолжит кривиться и высказывать своё пренебрежение.
На ходу набросив платок, я торопливо семенила за провожатой. Мы шли по коридорам восточного дворца, но это точно была не “Жемчужина пустыни”. Здесь проходы уже, потолки ниже и убранство проще.
Но слово “проще” для описания очередного дворца арабского шейха не совсем подходящее.
– Он здесь, – показала мне провожатая на проём без двери в конце коридора.
И там я увидела своего мальчика. Своего Петеньку, который играл на коврике машинками.
Моё сердце сначала замерло, а потом заколотилось с удвоенной силой. К горлу подступил весь ком эмоций, которые я глотала всё то время, что мы провели порознь.
Ноги сами сорвались и понесли меня бегом к нему, но внезапно в руку мне впились цепкие пальцы.
– У тебя час, – прошипела женщина. – И давай без глупостей.
– Я помню, – прошипела я ей сквозь зубы и выдернула руку.
А ещё пообещала себе, что эта гадкая тётка обязательно пожалеет о таком отношении. Что бы она обо мне ни думала, но нужно быть настоящей сволочью, чтобы так относиться к бедной матери, их рук которой вырвали дитя. Так что да, с ней я ещё разберусь.
Я поторопилась к комнате, но на пороге заставила себя притормозить. Нельзя врываться с визгами и пугать ребёнка. Поэтому я медленно вошла и позвала Петю.
– Сынок, привет.
Малыш мой вздрогнул и поднял глазки.
– Мама! – выкрикнул и, вскочив, бросился навстречу.
И тут я уже себя останавливать не стала. Подалась к нему, подхватила на руки и закружила. А потом прижала к груди крепко-крепко, как мечтала все эти долгие часы разлуки. Расцеловала и снова прижала к себе, утонув в самом родном в мире запахе.
– Мой маленький, мой хороший, – прошептала, пряча от него слёзы. – Мой сладкий! Как ты? У тебя всё хорошо?
Я опустилась на ковёр, на котором он играл, но со своих колен Петю не отпустила. Да и он сам ко мне будто приклеился.
– Папа сказал, ты заболела. Я волновался.
– Я…
Я ощутила настоящий шок. Мой сын, который почти не разговаривал, вдруг заговорил предложениями! Я понимала, что на это повлиял сильнейший стресс разлуки с матерью, но не могла не оставить его без похвалы.
– Петя, ты разговариваешь! Какой ты умница! Я так тобой горжусь!
– Тебе уже лучше? – в его чистых глазах снова блеснула тревога.
– Да, солнышко, намного! Прости, что не могла быть рядом.
В ответ он снова крепко обнял меня, а я всё ещё не верила, что у нас получился полноценный словесный разговор.
– Папа сказал, что я теперь не Петя. Меня зовут Хажира, – он выговорил это с большим трудом, но с не менее большей важностью, задрав носик и выпятив грудь. – Да, папа?
Петя посмотрел мне за спину, и только сейчас я, резко обернувшись, поняла, что мы в комнате не одни. Чуть дальше в кресле сидел Нафиз.
В лёгких белых брюках и расстёгнутой до середины груди белой рубашке, такой, каким я помнила его ещё из Таиланда. Он сидел, забросив одну ступню на колено и внимательно за нами наблюдал.
– Да, сын. И мама тоже будет тебя так называть теперь, – ответил он.
Его голос был бархатным и спокойным. Так он когда-то разговаривал со мной. И это совершенно отличалось от тех ледяных интонаций, которые я услышала в своей комнате заточения.
Внутри потянуло. Заскребло болезненно и тяжко. Горечь сожаления обожгла язык. Ведь этот мужчина мог бы быть со мною так же ласков, как когда-то. Смотреть с той же нежностью, что и когда-то.
Но в это “когда-то” я приняла определённые решения, и сейчас была не готова признать, что жалею о них. Поступить так казалось мне верным, правильным. А себе я привыкла доверять.
Но это не исключало того, что мне действительно было больно от того, как ко мне сейчас относился Нафиз. Я ведь любила его. Я родила его сына, даже не помышляя об аборте, что, вероятно, здорово бы облегчило мне жизнь. Каждый день я смотрела на своего мальчика и думала о его отце.
И не прекращала в душе любить его.
Но говорить ему это я не собиралась. Он ведь всё равно не поверил бы.
– Сынок, ты сегодня ел? – я переключила внимание на ребёнка.
– Ел. Кашу и мясо. И сладости тоже, но чуть-чуть.
– Всю кашу съел?
– Да. Рамира сказала, что надо так, чтобы получить сладости.
– Молодец!
Наверное, Рамира – это няня, которую к нему приставили. Надеюсь, она добрая и ласковая, и пока я не смогу убедить Нафиза, что два часа в день с ребёнком, который привык быть рядом с матерью двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, это мало, эта женщина будет хорошо следить за ним.
– А вот и она, – Петя улыбнулся и помахал рукой кому-то мне за спину.
Я обернулась и увидела женщину. Молодую, лет двадцати пяти, не более. Она была одета в скромные цвета, но я сразу определила, что ткань у её одежд весьма непростая.
Она подошла к Нафизу и поклонилась, а он встал и взял её за руку.
– Познакомься, Хэриб, это Рамира – моя жена.
Я думала, что самым трудным в нашей с Петей новой жизни – это будет момент, когда мне нужно будет уходить от него. Жить от часа утром до часа вечером.
Но это оказалось не так. Самым сложным было видеть, как с моим ребёнком общается чужая женщина – жена его отца. И у неё не было этого ограничения по времени. Она могла находиться с ним сколько угодно и когда угодно.
Прошла всего лишь неделя, как мы жили во дворце, но мне казалось, что минули месяцы. Душа билась и болела, будто с неё живьём снимали кожу.
Нафиз не разлучил нас навсегда, не сделал это резко, он отнимал у меня сына медленно. Плавно приучал его жить без меня, показывая, что и без мамы ему может быть хорошо. Понемногу, по чуть – чуть вкладывал мысль, что другая женщина тоже может о нём заботиться. И ему не о чём беспокоиться, ведь маму у него тоже никто не отнимал.
А я металась, сгорая изнутри, но ничего не могла поделать. Убеждала себя, что у меня всё ещё есть эти два часа в день, а это уже что-то. И что я обязательно что-нибудь придумаю.
Но ничего не придумывалось. Голова напоминала пустой гулкий чан, а мысли смазывались в какую-то кашу. Я не могла взять себя в руки.
А вот так в панике и на столь сильных тяжёлых эмоциях было опасно что-то предпринимать. Да и… будем честны: что я могла? Сейчас единственным выходом было быть послушной и покладистой, делать всё, что скажет Нафиз.
Надеяться на то, что он оттает, вновь почувствовав ко мне что-то, не стоило. Это я тоже понимала предельно точно. Он был женат на красивой молодой девушке и, наверное, любил её.
В дверь раздался короткий стук, и я встала из-за стола, разрешив войти. Меня больше не запирали в комнате, но дальше коридора, небольшой столовой и заднего маленького дворика ходить не разрешалось.
В комнату вошла Фарида с ведром и шваброй. Она по-прежнему презирала меня и недолюбливала. О чём не забывала намекнуть или даже сказать открыто.
– Сидит тут, бездельница, – бормотала она себе под нос. – И почему только господин не заставит тебя работать? После всего-то, что ты сделала для него, после того, что натворила… Был у нас добрый и милосердный хозяин, а превратился… ох…
Речь её была уже для меня не нова, я продолжала молча сидеть, пытаясь читать книгу, когда обратила внимание на некоторый сказанный вскользь факт.
– Шейха Рамира – прекрасное дитя. Чистое, светлое, дар Божий… Только беда у неё такая,
