— Я хочу тебя, — тихо произнес он.
Хоуп облизнула губы. Знаю. Я тоже тебя хочу. Слова дрожали на кончике языка, но так и не сорвались с губ.
— Хотя не уверен, что это хорошая идея. — Он скользнул рукой ей под блузку, поглаживая обнаженную кожу, и она закрыла глаза от наслаждения. Разум твердил, что это очень плохая идея, но тело не соглашалось. Телу хотелось того же, что и Гидеону, хотя ее желание не было таким очевидным, как у него. По крайней мере, на ощупь.
Почувствовал ли он ее дрожь? Прошло уже очень много времени с тех пор, как она позволяла мужчине прикасаться к себе подобным образом, так много, что эти ласки воспринимались, как нечто новое, волнующее и мощное.
Глаза закрылись, тело затрепетало, и, утопая в тепле Гидеона, Хоуп задумалась над тем, что может случиться, если она уступит. Если захочет уступить. Ей не нужно было произносить ни слова, достаточно просто повернуться в его объятиях, потянуться ртом к его губам и поцеловать. Только в таком ответе он и нуждался, и только его она могла дать.
Он провел рукой по ее животу и оставил ладонь на мягкой плоти под пупком, так же, как сделал в прошлый раз, когда они стояли в магазине ее матери, и он застал Хоуп врасплох, прижав к прилавку. Догадавшись о его намерениях, она схватила Гидеона за запястье и немного отстранила руку.
И сразу ощутила его разочарование и смирение. Она тут же повернулась к нему лицом, продолжая удерживать запястье.
— На сей раз без обмана, — прошептала она. А потом поцеловала.
Можно было догадаться, что он классно целуется. Одно прикосновение, одно движение его губ, и последние ее сомнения развеялись. Хоуп запустила пальцы в его волосы и притянула ближе, одновременно приоткрывая губы и касаясь своим языком его. Она могла бы назвать сотню причин, по которым им не следовало здесь находиться: они едва знакомы, он ее напарник, она с первого дня не доверяла ему, он был тем, кем был…
Но все это уже не имело никакого значения. Она хотела его поцелуев, еще более долгих и глубоких, и отказывалась анализировать свои чувства.
Пока они целовались, Гидеон расстегнул ее блузку, и они избавились от нее вместе. Теперь Хоуп могла обнять его как следует, прикасаясь кожа к коже. Ощущение оказалось настолько изумительным, что ей тут же вспомнились сказанные им прошлой ночью слова про новые и замечательные открытия, которые дарит жизнь. Именно это с ней сейчас и происходило. Страстное желание, утрата власти над собой, притяжение их тел — все это было новым и прекрасным.
Гидеон нежно перекатил Хоуп на спину, и она устроилась на матраце, желая и странно стремясь к мужчине, чье сердце и кровь пульсировали так сильно, что заслоняли все вокруг. Он прикоснулся губами к ее соску и глубоко втянул его, даря Хоуп такое удовольствие, что она едва не приподнялась над матрацем. Когда Гидеон сосредоточился на второй груди, она внутренне напряглась, готовясь к тому, чего не испытывала никогда прежде, и вцепилась в его плечи. Он двигался так, словно им принадлежало все время в мире, но она была уверена, что он также близок к потере самообладания, как и она.
Они не могли позволить себе полностью лишиться разума.
— У тебя есть презерватив? — хрипло спросила она. Если он скажет «нет»… он не может сказать «нет»… Конечно, он не скажет «нет».
— Да, — ответил он, и она облегченно вдохнула.
— Хорошо.
У Гидеона были такие замечательные руки. Мускулистые, хорошо сложенные и сильные. Пальцы длинные и такие же красивые, как и все остальное в этом мужчине. К тому же загорелые благодаря множеству часов, проведенных на берегу. Она же не часто нежилась под солнцем. Ее светлая кожа быстро обгорала, и, кроме того, загар подразумевал наличие времени для отдыха. Когда она в последний раз брала настоящий отпуск? Хоуп даже не могла вспомнить.
Зацелованная солнцем рука Гидеона скользила по ее бледному телу. Хоуп наблюдала за ней, очарованная и возбужденная таким незамысловатым зрелищем. Он прикасался к ней так, будто она сделана из фарфора, изучал изгибы, впитывал ощущения ее кожи и воспламенял чувства, пока Хоуп не показалось, будто она воспарила над кроватью, задыхающаяся и окутанная магией.
Он подцепил ее трусики и быстро избавился от них. Теперь на ней не осталось ничего, кроме защитного амулета, который он изготовил для нее, а потом уговорил носить. Она скользнула дрожащими пальцами под резинку его боксеров и потянула их вниз, в конечном счете оставив на нем не больше своего.
Она хотела дотронуться до него, прежде чем он накроет ее собой. Хотела почувствовать его в своей руке, и так и поступила. Она не была застенчивой, равно как и он. В подобных вещах.
Они снова поцеловались, и на сей раз Гидеон раздвинул бедра Хоуп и ласкал ее, пока их губы с наслаждением встречались друг с другом. Ее тело пронзила глубокая дрожь, остановить которую не могло ничто, кроме финала самого танца. Существовал лишь один возможный и желанный финал. Хоуп хотела, чтобы Гидеон оказался в ней, и они получили разрядку, в которой оба нуждались. Ее руки легко, но настойчиво опустились на его голые бедра, и пальцы нежно подтолкнули его к ней.
Он прервал поцелуй, потянулся к ночному столику, порылся там и, наконец, выудил из ящика презерватив. Это была необходимая, но раздражающая задержка, как будто нажимаешь на тормоз, находясь всего в паре километров от пункта назначения. Но вскоре он вернулся и возобновил ласки, скользнул в нее пальцами и погладил так, что тело пронзила дрожь, а дыхание стало прерывистым. Она никогда ничего не хотела столь же сильно, как почувствовать его в себе. Сейчас же. И он оказался там, внутри нее, проталкиваясь медленными движениями, чтобы она приспособилась к его размеру. От этого ощущения у Хоуп перехватило дыхание. Ничто прежде не доставляло ей большего удовольствия; никакой другой момент в жизни не вызывал желания закричать от красоты происходящего.
Гидеон занимался любовью так же, как делал все остальное: чрезвычайно умело и полностью отдавая себя делу. Хоуп закрыла глаза и позволила ему любить себя. Он заполнил ее тело, подвел к самому краю и удерживал там. Ленточки удовольствия танцевали внутри нее, сильные, многообещающие и требовательные. Как раз тогда, когда она почти достигла вершины, он отстранился и замедлил темп, затем начал снова.
Она открыла глаза и прошептала:
— Ты мучаешь меня.
— Совсем немного.
Комната была темной благодаря плотным шторам, которые скрывали окно и французские двери. Не будь здесь так темно, она никогда не заметила бы сверкание крошечных искорок в радужке зеленых глаз Гидеона.
