не по делу и дышит не так чтоб ровно. Думала, померещилось. А оно вон чего!
Янкины глаза вдруг ожили:
– Ты думаешь, он на самом деле в нее влюбился? Она же… на двадцать лет его старше!
– Ну… на лбу-то у нее не написано, сколько ей лет. Мама твоя и сейчас круче многих двадцатилетних выглядит, так что, подозреваю, в нее многие влюбляются.
– Думаешь, и Алик?
– Да ничего я не думаю! Откуда мне знать? Хотя… кажется, он и раньше предпочитал дам… постарше. Кто-то что-то такое говорил…
– Он мне не нравится, – повторила Янка. – Он как пластмассовое яблоко на витрине: яркое, блестящее, слюнки текут – а не укусишь.
– Ты полагаешь… – задумчиво произнесла Мия, старательно скрывая обуревавший ее восторг. – Ты полагаешь, что Алик за Лелей ухаживает из каких-то… прагматических соображений?
– Не знаю, – убитым голосом ответила Янка. – Не верю я ему. Мама-то в восторге… Аж смотреть тошно!
– Может, ты ревнуешь просто? Ну вроде, «башмаков еще не износила»…
Янка досадливо поморщилась:
– Не знаю. Противно. Как она может?.. Нет, на самом деле я неправду говорю. Если у нее что-то там зажглось – ладно. А то она совсем было… В общем, если ей действительно захотелось… пусть. Только я не верю. И главное, мне Алик не нравится. Мутный он какой-то.
– Ну поговори с ней…
– Она и слушать не станет. Как будто пелена какая-то перед ней.
– Пелена, говоришь? Так смени рамку, раз пелена.
– Рамку?
– Рамку. Помнишь, мы с тобой на спецсеминар по НЛП бегали? Еще сидели в углу и тряслись, что нас заметят и выставят – типа, чужие пробрались. Я, правда, толком уже не помню, чего там втирали, но насчет рамок… Хотя, может, и путаю, и это вообще не оттуда…
– Да что – оттуда-то?
– Если слышишь топот копыт, в первую очередь думаешь о лошадях – не о зебрах.
– И что?
– Кого видит перед собой Леля? Милого, нежного, очень красивого и, возможно, немного робкого мальчика. На которого к тому же все окрестные дамы облизываются. Что из этого для нее важно, мы не знаем. Но представь, что в какой-то момент вместо такого вот мальчика появляется… ну не знаю… Чарли Чаплин. Или, наоборот, Конан-варвар. Или Ганнибал Лектер. Или сантехник дядя Петя.
Глаза Ульяны сузились, засияв каким-то недобрым блеском:
– Да… пожалуй… Не говорить, что там зебры, а не лошади, а показать… да. Спасибо, Мий!
И не успела Мия ничего ответить, как Янка уже скрылась за дверью аудитории.
* * *
Алик заявился дня через три – без звонка, чуть не белый от бешенства:
– И прикинь, она сказала, что ей нужно побыть одной! Вот чего ей не хватало, а? Я такой круиз нашел – закачаешься! От Питера до Черногории! Она ж сама хотела! И вдруг здрасьте. Типа, сейчас не получится, и вообще… одной ей надо побыть! – с каким-то остервенением повторил он.
– Может, решила, наконец, что ты ей дороговато обходишься? Ты ж меры не знаешь.
– Да ладно, дороговато, подумаешь! Все чики-пики ж было. Пищала и млела, все как положено. И тут дура эта, подружка твоя… ну, дочка Лелина.
– Янка? Ей не понравилось, что у матери роман?
– Да фиг знает, чего ей не понравилось. Мы в «Марсельский дворик» зарулили, ну, типа, пообедать или там поужинать. Вот она туда и заявилась… Леля, ясен пень, расстроилась, уехала, на следующий день я к ней пришел, а она фокусы давай выкидывать…
Мие в очередной раз подумалось, что при всей своей сногсшибательной внешности и термоядерном обаянии Алик – тупое жвачное животное. Нет, если ситуация требует (к примеру, подходящий «объект» неподалеку), он прямо аристократ девятнадцатого века. Изысканный, галантный, неглупый, остроумный, манеры – как у воспитанника Пажеского корпуса. Но все это – не более чем маскарадный костюм. И костюм этот Алику не совсем впору. Жмет, давит, мешает. И в те моменты, когда можно, наконец, не притворяться, куда все девается? Мальчишка становится тем, кем он, собственно, и является. Жадной безмозглой скотиной.
Но Янка-то какова! Ясно, она не просто так в ресторан заявилась, что-то там произошло. Скандал небось закатила мамочке и ее молодому любовнику. Но если Алик с ходу не рассказал, значит, и дальше будет молчать. Впрочем, Мие-то какое дело? Главное – до Лели дошло, что никто в нее не влюблен, что ее просто «доят». Вот ей сейчас, должно быть, тошно-то!
– И… ты точно угадала, – продолжал обиженно бубнить Алик. – Вроде как ей денег вдруг жалко стало.
– А ты, конечно, вместо того чтобы дуть ей в ушко, что деньги – тлен, прах и на фиг их, что у тебя к ней неземная любовь и все такое, ты, ясен пень, встал в позу обиженного оленя. Так?
– А чего?! Цацкаться, что ли? Бабе строгость нужна, они это любят.
Слышать из чеканно очерченных губ реплику, которая органично звучала бы от покойного отчима, было диковато. Но – да, это Алик.
Идиот.
Кретин. Жадный самовлюбленный тупица.
Впрочем, Мия в том не сомневалась еще тогда, когда обещала ему устроить «выгодное знакомство». Жаль только, что Алика так ненадолго хватило. Было бы куда смешнее, если бы «безутешная» вдова за него замуж собралась. И тут – бемц! Чем выше взлетишь, тем больнее падать. Ну да с учетом общей ситуации так тоже неплохо вышло. Жаль только, что на Лелино огорошенное личико нельзя полюбоваться. Но такая возможность, скорее всего, еще появится. А пока надо поаккуратнее выставить Алика. За «бабе строгость нужна» очень хотелось влепить ему что-нибудь предельно ядовитое, но Мия сдержалась. Не стоит мальчика дополнительно унижать, ему и так досталось, а он может еще пригодиться.
Она изобразила понимающе-сочувственную улыбку:
– Чай будешь?
– Ну давай, – сморщился он. – Ты ж покрепче не держишь.
– Водка есть, для компрессов, – Мия тоже поморщилась, недовольная собой. Вот зачем она сказала это «для компрессов»? С какой стати она Алику что-то объясняет? Он тут кто? Правильно, никто. Но, с другой стороны, если он сейчас согласится на водку «для компрессов», это в некотором смысле тоже унижение. Типа, «тебе, дружочек, и такое сойдет».
Алик согласился, конечно. Кто бы сомневался!
Махнул одну за другой две рюмки подряд и, когда Мия хотела убрать бутылку в холодильник, задержал ее руку:
– Эй, оставь!
– Ты напиться, что ли, собрался? – насмешливо спросила она. Хотя бутылка была уже початая, вряд ли таким количеством «мальчик» упьется вдрызг.
Алик собрался уже наполнить рюмку в третий раз, но мелодичная трель дверного звонка заставила его вздрогнуть. На столе образовалась остро пахнущая лужица. Мия брезгливо ее стерла, рюмку сунула в шкафчик и бутылку убрала, не слушая возражений.
