что, приходи. Будем разбираться вместе.
– Спасибо, доктор Райт. – Она поднимается из кресла: – Я могу идти?
– Конечно, – Жасмин еще раз улыбается и возвращается к компьютеру.
Итак, Томас Гибсон. Странно, что его сразу ей отдали: конечно, Кэтрин уже работает врачом, но ее опыта все равно недостаточно для такого пациента. Но спорить с Жасмин нет смысла: если та приняла решение, это не просто так.
История болезни из английской клиники выглядит непривычно, у них свой формат ведения. Кэтрин разбирает по полочкам каждую запись: ничего особенного. О родителях тоже скупые данные: можно было бы подумать, что ни у кого из них нет страховки, но какие-то мелкие записи все же всплывают. А кто без страховки ходил бы к врачу с обычным острым трахеитом?
Стоп, это же Великобритания. Там вроде бесплатная медицина? Кэтрин совсем ничего не понимает.
Вернуться к пациенту. Нужно выяснить, есть ли в семье история заболевания раком – может, бабушка или дедушка? И особенно интересно, как он с вырезанной селезенкой прожил пять лет в Нью-Йорке, ни разу не обратившись в клинику. Если он звезда, значит, деньги на страховку есть, так ведь?
Нужно собраться и придумать, что с ним делать. Кэтрин выписывает себе список дополнительных анализов, которые необходимо сделать, – для назначения лечения данных недостаточно. Даже для постановки диагноза: Жасмин увидела крупноклеточный рак на МРТ, но для официальной записи нужна еще и биопсия.
Тридцать один год и ножевое ранение. Кстати, а где он его получил? Манчестер. Звучит как что-то из «Острых козырьков». Такой, наверное, классический англичанин вроде Тома Хиддлстона или Джуда Лоу. Если он еще и говорит, как в «Козырьках», будет интересно.
Стук в дверь заставляет вздрогнуть. Кэтрин скашивает глаза на время: для Гибсона слишком рано.
– Войдите.
В проеме появляется кудрявая голова, затем пролезает высокий худой парень, но в первую очередь взгляд приковывает улыбка. Почему… Кто вообще улыбается так радостно, заходя в кабинет онколога?
– Доктор Ким, да? Я – Том Гибсон. Ничего, если раньше? Могу подождать, только скажите.
«Рак – это не страшно».
Том в очередной раз перечитывает заголовок статьи, но менее страшно не становится. За последние сутки, с тех пор как ему сказали, что обнаружили опухоль в легких и нужно ехать в отделение онкологии, он перерыл, кажется, весь интернет на эту тему, но все еще не представляет, чего ему ждать.
Зашел, твою мать, за таблеткой. Леон так яростно доказывал, что им нужна лучшая страховка, ведь здоровье каждого слишком важно… Может, это он накаркал? Да, пригождается страховочка, ничего не скажешь.
Единственное, что обнадеживает, – статистика. За год в Америке вылечили семьдесят процентов случаев. Больше половины. Сильно больше половины, не пятьдесят два. Значит, и у него все еще могут быть шансы. В конце концов, сказали же: опухоль. Мало ли какая она там. Зачем раньше времени бояться?
Усидеть на месте невозможно, но до приема еще целых полчаса. Слишком рано приехал, а главное – зачем? От офиса до клиники пара миль. Правда, Том за утро ничего не сделал, смотрел в чертежи, как в черную дыру. Ни одной внятной мысли, кроме проносящегося в голове туда-сюда слова «рак».
Лучше бы это было про знак Зодиака, но Том – Стрелец. Так что даже тут не пришьешь. Он наворачивает пару кругов вокруг «Индиго», достает тряпку протереть фары – что-то не блестят, – но быстро понимает, что это нихера не отвлекает.
Может, врач – как его, доктор Ким? – примет раньше? Пора уже содрать этот пластырь и определиться, что за опухоль такая. Том убирает тряпку обратно в карман на двери и, отряхнув руки, заходит внутрь.
А кто знает, может, и не рак? Всего пару раз с кровью прокашлялся, в фильмах это вообще туберкулез, который не такой страшный – Том читал и подготовился. Его лучше лечат, это точно. Правда, придется всех на карантин отправить, Леон будет орать как потерпевший. Нет, тоже не вариант.
Отделение онкологии встречает тем же запахом стерильности, который был у терапевта, но чуть меньше. Лучше бы воняло спиртом, это хотя бы напоминает дом. Впрочем, одна из самых крутых клиник Нью-Йорка не может пахнуть чем-то неправильным.
Попытки вспомнить, куда теперь идти, ни к чему не приводят: ему долго объясняли, сколько раз повернуть в этих запутанных коридорах, но кто бы слушал: от паники мозг отключился напрочь. Том останавливает сурового вида чернокожую медсестру, лицо которой внушает страх и немного доверия.
– Добрый день! – приветствует он, пытаясь не выглядеть испуганным, чтобы на него не наорали. – Мне назначено у доктора Ким, но я заблудился. Не подска…
– Направо по коридору, вторая дверь слева, – коротко отвечает та, смеряя его взглядом, – с табличкой «Доктор Ким».
– Спасибо, – кивает Том. Задерживать ее хотя бы на секунду кажется опасной идеей.
Нужный кабинет действительно находится прямо за углом, с той самой табличкой. До приема еще пятнадцать минут, но стоять под дверью как-то глупо. Голосов не слышно – может, врач там один?
Ладно, выгонит и выгонит. За спрос не бьют. Том поднимает руку и стучит.
– Войдите, – слышится из-за двери спокойный женский голос.
Девушка. Вот черт, а он думал, это будет мужик – интересно почему? Дверь легко поддается, пропуская внутрь.
– Доктор Ким, да? Я – Том Гибсон. Ничего, если раньше? Могу подождать, только скажите.
За столом в небольшом, аскетично обставленном кабинете сидит миниатюрная азиатская девушка, которая выглядит буквально лет на двадцать, да еще так, будто сошла с билборда. Она еле заметно приподнимает брови, но тут же кивает на стул перед собой:
– Все в порядке. Проходите.
На пару секунд Том забывает об опухоли и бесстыдно разглядывает своего врача. С одной стороны, она очень строгая: врачебный халат, собранные в низкий хвост волосы, спокойный оценивающий взгляд. Но есть в ней что-то, что выбивается из общей картины: то ли рубашка, которая виднеется в вороте халата, то ли блеск тонкой золотой цепочки на шее. И еще доктор Ким… красивая. Прямо красивая, без малейшего «но».
– Мистер Гибсон? – зовет она и снова кивает на стул: – Садитесь, пожалуйста.
– Вы можете называть меня Тыковкой, – предлагает он. – Меня так все называют.
Она на секунду замирает, часто моргая, но тут же берет себя в руки. У нее очень серьезное лицо, но в глазах мелькает что-то, чему не удается дать название.
Том никогда не был дамским угодником – работа и братья важнее, – но сейчас почему-то хочется ей понравиться. Странное чувство, новое, особенно если учесть,
