class="p1">Кронин вернулся в прокуратуру, вложил листок в дело об убийстве — Алины Савельевны Шиманской и глубоко задумался. Итак, подозрения против Светланы Федоровны Прибытковой оказались безосновательными. Он, разумеется, попросит оперативников проверить факт ее пребывания в Москве пятого мая. Если она, как утверждает, ездила туда по делам своего модельного агентства — они это выяснят. Но тогда кто, кроме нее, мог прихватить с дачи молоток? Лепницкие? Вполне возможно. Убийство произошло, по заключению судмедэкспертизы, приблизительно около половины девятого утра. На то же время указывает и соседка. Лепницкие заявляют, что выехали с дачи только в девять. Но это они так говорят. Проверить их слова не представляется возможным…
От раздумий его отвлек телефонный звонок. Кто это разыскал его в прокуратуре в выходной день? Быть может, снова Валентина? Он схватил трубку:
— Слушаю.
— Виктор, прости меня, — услышал он голос Галины, — я, кажется, наговорила тебе глупостей.
Первым его движением было бросить трубку, но профессионализм на этот раз взял верх над эмоциями. Достаточно того, что он скомкал допрос на даче из-за своей неприязни к этим дамочкам, и в первую очередь к своей бывшей пассии. Но ведь она — ценный свидетель.
— Слушаю, — повторил он сухо.
— Ты сам виноват. Не уделял мне должного внимания. Но у меня нет никого, кроме тебя. А у тебя, кроме меня, любимая работа. Кстати, ты вышел на убийцу Алины Шиманской?
— Нет. А почему же ты мне, не сказала, что знакома с этой компанией?
— А кто у меня спрашивал? — фыркнула Галина. — Я и понятия не имела, что тебя это интересует. И потом, мало ли у меня друзей? Что, я должна была тебе обо всех о них рассказывать? Если бы ты ходил со мной на вечеринки, ты бы знал все.
— Но когда я спросил тебя о духах и носовом платке, ты ведь могла сказать мне, что знала убитую?
— Я тебе крикнула, если ты помнишь, что я и убила ее.
Потому что ты очень здорово меня обидел. Устроил настоящую истерику! Кричал, что ненавидишь таких женщин, как я, что мы — ухоженные и благополучные — тебе напоминаем кукол Барби! Забыл? Когда бы я тебе успела сообщить, что я знакома и с Алиной, и со всеми остальными из ее круга? И вообще ты полечил бы нервы. Как ты себя сегодня вел на даче? Уж точно не как следователь, а как обманутый любовник.
Виктор Петрович проглотил этот упрек. Интересно, зачем позвонила Галина? Ведь, кажется, в их отношениях все ясно. Или она его считает таким дурачком, которому можно и после всего сказанного вешать лапшу на уши?
Галина спросила:
— Ты все сегодня выяснил?
— О чем ты?
— Ну… на даче. Ты что, в самом деле подозреваешь кого-то из нас? Но это же смешно. Лепницкая сказала, что Алину убили их молотком. Кто-то украл его с дачи и нанес именно им удар по голове. Это правда?
— Спроси у Лепницкой. Она, похоже, знает не меньше моего.
— То, что молоток убийца взял у них, еще ничего не значит. Это может быть совпадением.
— Что? У одной пары из вашей компании с дачи крадут молоток, чтобы убить женщину из вашей же компании? Не проще ли предположить, что это кто-то из своих?
— На это и рассчитывал убийца. Неужели у тебя, кроме нас, нет никаких подозреваемых?
— Я должен делиться с тобой результатами расследования?
— Никто тебя не просит об этом. Но просто, по-человечески…
— Просто, по-человечески, я занят. Я прошу тебя больше мне не звонить.
— Никогда?
— Никогда.
— Но почему? Ты так обиделся? Я же все наврала… про других мужиков.
— Не в этом дело. Просто мы не любим друг друга. И не любили никогда.
— Но нам же было хорошо…
— Кому?!
Виктор Петрович бросил трубку: назойливых женщин он просто не выносил. Но в назойливости Галины не было страха быть брошенной — вот в чем дело. Теперь он нужен был ей не как потенциальный муж, а как… следователь? Вполне возможно. Она что-то хотела разнюхать? Вполне вероятно. И тут его как обожгло: он точно вспомнил, что вчера, когда он расспрашивал ее о духах и о платке, он не называл ни имени убитой, ни ее адреса. Почему же сейчас Галина не указала ему на это? А вместо этого заявила, что просто не успела сообщить о том, что знакома с Алиной! Ах, Галя, Галя… Каким же ты образом причастна к этому делу?! И что это у вас за коллективчик такой женский, в котором лишь иногда хотят мужчин?
«Ну и влип я!» — подумал Кронин.
А вдруг она и в самом деле потребует отстранить его от следствия? Ну уж нет! Не пройдет этот номер у дамочек!
Два престарелых детектива добрались до квартиры Елены Ивановны почти в шесть часов вечера.
— Чайку бы, — попросил Павел Прокофьевич, снимая плащ.
— Я думаю о том же самом, — усталым голосом произнесла хозяйка дома, — сначала перекусим, а уж потом прослушаем, что там у вас записалось на ваш крохотный шпионский магнитофон. Он, кстати, стоит бешеных денег.
— Да ничего он не стоит. Я вам наврал. Это мое изобретение.
— Да-а? Поздравляю. Но меня беспокоит один момент: вы как-то слишком уж привычно и профессионально врете.
— Что да, то да.
— С вами опасно иметь дело.
— Не согласен. Я — честный врун. Лгу только по необходимости и только для пользы дела.
— Какая же необходимость заставила вас сказать, что вы купили это… эту штуку? И какая польза от этого вранья?
— Польза есть. Вы на меня посмотрели с уважением. У людей всегда вызывает уважение человек состоятельный. И необходимость набить себе цену тоже была.
— Для меня состоятельный — значит, состоявшийся. В творческом плане. С гораздо большим уважением я на вас посмотрела сейчас, когда вы сказали, что сами соорудили свой аппарат.
— Да? Не заметил.
Перекусив, они прошли в комнату, и Павел Прокофьевич наконец включил миниатюрное воспроизводящее устройство. Самозваные детективы замерли, вслушиваясь в болтовню женщин. Увы, это была лишь болтовня. Говорили о каком-то журнале. Голоса были абсолютно обычными, без какого-либо криминального оттенка — в них не было ни беспокойства, ни страха. Подвыпившие дамочки весело болтали о журнале, который они намеревались сами издавать.
— А что, название мне нравится, — произнес голос Додиковой, — по-моему, звучит впечатляюще: «Глянцевая женщина».
— Впечатляюще и интригующе! — подхватила Прибыткова. — Я предлагаю выпить за наш будущий журнал, который будет расходиться миллионными тиражами по всей планете!
Слышно было, как они разливают дорогое французское вино — об этом они тоже говорили, похваляясь
