Они ни разу не поцеловались, хотя ожидание интимных отношений незримо присутствовало в их разговорах. Вануну попытался пригласить ее к себе в номер, она вежливо отказалась, многообещающе добавив: «Может быть, в другой раз…»
Синди была очень внимательна к Вануну, сочувствовала ему, утешала его, как могла. И неожиданно сказала, что завтра должна лететь в Рим. Вануну огорчился: первый в его жизни настоящий роман продвигался так успешно, казалось, все на мази, и вдруг она уезжает. Расстроенный Вануну спросил:
— А я не могу поехать с тобой?
— Конечно, — легко согласилась Синди. — Сестра в отъезде, и мы можем остановиться в ее квартире.
Вануну ухватился за это предложение. Если они с Синди будут жить в одной квартире, решил он, то там она уже не сумеет его отвергнуть. Вануну расстраивался из-за того, что публикация статьи в «Санди Таймс» все откладывалась. Он предъявил редакции «Санди Таймс» ультиматум: «Раз вы не печатаете мой материал, то я исчезаю. И я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где я».
Синди сама сходила в туристическое агентство на Беркли-стрит за авиабилетом для Вануну. Билет туда и обратно в бизнес-классе стоил немало — четыреста двадцать шесть фунтов стерлингов. «Вернешь мне деньги потом, — великодушно сказала Синди, — когда мы вернемся в Лондон и ты получишь обещанный тебе гонорар».
Самолет приземлился в аэропорту Леонардо да Винчи возле Рима около семи вечера. Вануну и Синди прошли таможню, и Синди взяла такси — небольшую машину красного цвета. Вернее, Вануну думал, что это такси. Они выехали на автостраду, ведущую в Рим, и тогда Вануну впервые почувствовал себя как-то неуютно. Синди изменилась, она нервничала. Атмосфера в машине была какой-то странной, натянутой. Он не мог понять, в чем дело. То ли водитель ему не понравился, то ли что-то другое. На секунду у Вануну даже мелькнула странная мысль: а не выпрыгнуть ли ему из машины на ходу? Но он тут же выбросил эту мысль из головы. Глупости, да и только. Что это на него нашло? Через полчаса они подъехали к дешевому многоквартирному дому и поднялись на второй этаж. Синди открыла дверь своим ключом и пропустила Вануну вперед.
Как только он вошел, двое оперативников сбили его с ног и положили на пол. В руках одного из сотрудников «Моссада» появился шприц.
Когда Вануну пришел в себя после инъекции сильного наркотического препарата, то обнаружил, что его руки скованы наручниками. Его качало, и он не сразу сообразил, что находится не на суше, а в море в каюте без иллюминатора в трюме какого-то судна. Возле него неотступно находились два человека — его тюремщики.
— Вы из «Моссада»? — спросил он.
— Да, — ответил один из оперативников. — И мы возвращаемся домой.
Когда судно с Вануну на рассвете вошло в израильский порт Ашдод, на борт поднялись полицейские в форме и предъявили ему оформленный по всей форме ордер на арест.
Мордехай Вануну не знал, что его судьба решалась в кабинете премьер-министра Израиля Шимона Переса. Ходили слухи, что на заседании директор «Моссада» предложил заставить Вануну замолчать. Но Шимон Перес сразу же ответил: «Мы не убиваем евреев».
На первом же допросе следователь показал Вануну номер газеты «Санди Таймс» с его рассказом о ядерной программе Израиля и зло сказал: «Смотри, что ты наделал». Так Вануну узнал, что его история все же напечатана. Больше ему ничего не было известно. Он сидел в тюрьме, а за ее стенами бушевала буря.
Когда он исчез, в «Санди Таймс» первоначально сомневались, стоит ли им печатать подготовленный материал. Может, Вануну — агент «Моссада» и вся его история — это ловкая операция израильской разведки? Но перевесило другое соображение: подготовленный ими материал — это бомба. И действительно, статья обсуждалась во всех столицах мира.
Когда о деле Вануну стали писать газеты, многие были удивлены: каким образом простому технику удалось разрушить покров секретности, который столько лет успешно укрывал Димону от чужих глаз? Ходили слухи, что оперативная группа «Моссада» могла действовать быстрее. Но тот же Перес будто бы не спешил: пусть рассказ Вануну попадет в печать и арабские страны лишний раз услышат, что у Израиля есть ядерное оружие. Это заставит их быть осмотрительнее. Но что именно говорилось в кабинете премьер-министра, неизвестно. Протоколы таких заседаний не ведутся, его участники хранят молчание.
Нашлись люди, которые полагали, что вся история с Вануну вообще была придумана лишь для того, чтобы весь мир узнал, что у Израиля есть ядерное оружие.
Многие газеты придерживались версии, что в работе израильских спецслужб просто произошел элементарный прокол. Если бы наивный Мордехай Вануну не обратился к газетчикам, а просто продал свои секреты какой-то иностранной разведке, никто бы ничего и не узнал.
Официальное заявление премьер-министра Переса для прессы было таково: «Мы привыкли к таким сенсационным публикациям. Мы никогда их не комментируем. Единственное, что я могу сказать, это то, что позиция нашего государства не изменилась. Израиль никогда не использует ядерное оружие первым».
Мордехая Вануну поместили в тюрьму «Шикма» в Ашкелоне, наиболее тщательно охраняемую тюрьму в Израиле, в сорока километрах к югу от Тель-Авива.
И вот он сидел здесь, в ожидании своей участи, сам не понимая, кто он — предатель или герой, борющийся за мир во всем мире. Он не знал, что с ним будет дальше и готовился к самому худшему.
Но он никак не мог предполагать, что его история, как ее называли, «история фотомодели и фоторобота» растянется еще почти на двадцать лет, и о ней будут писать газеты всего мира аж в 2004 году — году, когда его выпустят на свободу. Суд над ним начался за закрытыми дверями 30 августа 1987 года. 24 марта 1988 года Мордехай Вануну был признан виновным в предательстве, шпионаже и передаче государственных секретов. Обвинитель потребовал для Вануну пожизненного заключения.
Вануну приговорили к восемнадцати годам тюремного заключения. Суд учел, что подсудимый сотрудничал со следствием и «проявил признаки раскаяния». Впоследствии этот приговор был подтвержден Верховным судом Израиля по двум апелляциям (в мае 1990 и декабре 1991).
Дальше история продолжалась.
Первые 11 с половиной лет он провел в одиночной камере. Его психологическое состояние заметно ухудшилось и стало вызывать опасения. Первую половину заключения свет в его камере не выключался.
После того как ему позволили общаться с другими заключенными, его состояние заметно улучшилось. Он с жадностью погрузился в чтение, долгие годы изучал Канта, Сартра, Камю и Ницше, но в последнее время читал исторические труды, особенно книги по истории США. Он слушал записи опер и надеялся в будущем возобновить путешествия, рассматривал возможность обосноваться в Миннесоте у Ника и Мэри Эолофф, пары, знакомой ему по движению за мир, которые называли его своим сыном.
