Отец, который, очевидно, был очень богат и весьма эксцентричен, после развода жил за границей и потратил большую часть своей жизни, снаряжая экспедиции к отдаленным островам в поисках разных ботанических диковин, так что Джон никогда его не видел. Была еще разная родня со стороны матери, но единственная родственница Джона, которую Александер видел, была по линии старшего Тауерса. Она на год моложе Джона и Александера, и ее звали Мэриджон.
Незаметно для себя Макс мысленно перенесся в другой мир. Сейчас он был далеко, там, где синее море освещалось ярким солнцем, сиявшим в безоблачном небе. «Мэриджон», — подумал он и вспомнил, что они все называли ее одинаково. Ее имя никогда не сокращалось до «Мэри». Всегда была только Мэриджон, с равноценными ударениями и на первом, и на втором слоге. Мэриджон Тауерс.
Она была привлекательна, Макс пытался ухаживать за ней, но не достиг ровным счетом ничего. Слишком уж много было вокруг нее разных юнцов, а она, похоже, предпочитала мужчин значительно старше. Александер так никогда и не сумел понять, о чем она думает. Он мог выносить загадочных женщин лишь в небольших дозах. Его всегда раздражала атмосфера таинственности, сгущавшаяся до непроницаемости…
В конце концов она вышла замуж за юрисконсульта. Никто не знал почему. Он был посредственным и весьма заурядным парнем, довольно скучным, стойким традиционалистом. Звали его Майкл. Майкл-как-тебя-там-дальше. Так или иначе, они потом развелись. Александер не знал, что с ними стало в дальнейшем.
Но раньше, чем Мэриджон вышла замуж за Майкла, Джон женился на Софии.
Гречанка София, ко всеобщему изумлению, была официанткой и работала в одном из многочисленных кафе в Сохо. Джону было девятнадцать, когда он ее встретил, и вскоре они поженились. Это, естественно, вызвало огромное возмущение матери и ярость отца, который тут же бросил подготовку очередной экспедиции и прилетел в Англию. Были чудовищные скандалы с обеих сторон, и в конце концов старик вычеркнул сына из завещания и вернулся к своей экспедиции.
Александер криво улыбнулся.
Джону было наплевать! Он взял взаймы у матери несколько тысяч фунтов, уехал в противоположную часть Англии и завел дело по продаже домов, земельных участков и имений в Корнуолле. Деньги, конечно, вернул. В основном покупал коттеджи в лучших уголках Корнуолла, переоборудовал их, а затем выгодно продавал. Корнуолл был тогда очень популярным местом, и для такого человека, как Джон, имевшего капитал и способности к бизнесу, было сравнительно легко заработать себе на жизнь. Тем не менее он тогда не интересовался большими деньгами; все, что ему было нужно, — его жена, красивый дом в прелестном месте и рояль. Он, разумеется, все это получил. Джон всегда получал все, чего хотел.
Внезапно воспоминания подернулись дымкой, они крутились и поворачивались, как вращающиеся ножи. Да, думал Александер, Джон всегда получал то, чего хотел. Он хотел женщину, и ему стоило только поманить ее пальцем; он хотел денег, и они плавно потекли на его счет; он почему-то хотел, чтоб ты стал его другом, и ты стал его другом.
…А был ли ты его другом? Когда Джон уехал, как будто развеялись чары, и ты начал раздумывать: а были ли вы и в самом деле друзьями?
Он опять подумал о женитьбе Джона. У них был только один ребенок, толстый и довольно непривлекательный, совсем не похожий ни на одного из родителей. Александер вспоминал уик-энды в Клуги тем летом, когда друзья Тауерса выезжали к нему в пятницу, иногда тратя на дорогу целый день, иногда проводя ночь с пятницы на субботу в дороге, и приезжали в субботу к ленчу. Это было долгое путешествие, но Джон и София великолепно принимали гостей, тем более что само место было идеальным для любого длинного уик-энда… В каком-то смысле там было чересчур уединенно, особенно для Софии, которая всю свою жизнь прожила в шумных перенаселенных городах. Без сомнения, она скоро устала от этого чудесного дома у моря, который Джон так любил. В последние месяцы своей жизни она стала очень беспокойной.
Он вспоминал, какой была София: сладострастная лень, томная пластика, чудовищная скука, которая была упрятана под роскошную оболочку.
Было бы намного лучше, если бы она оставалась в своем ресторанчике, переполненном людьми всех национальностей, и не меняла бурлящую жизнь Сохо на уединенную безмятежность этого дома у моря.
Макс продолжал размышлять, наблюдая за горящей сигаретой, вспоминал бухту и скалы, на которые она упала. Упасть там легко, думал он тогда. Тропинку — ступеньки, выбитые в скалистом обрыве, — занесло песком. Обрыв не был слишком крут или высок, но скалы внизу — как множество острых зубов, только на самом берегу они сглаживались в террасы, ведущие к линии прибоя.
Александер погасил окурок, раздавив столбик пепла.
Там под обрывом было прелестное место. Джон часто ходил туда с ребенком.
Макс видел сейчас все это так ясно: тот уик-энд, Клуги, веселый прием, которые так любила София. Он приехал с Евой, а Майкл — с Мэриджон. Больше никого не было. Джон пригласил еще одну пару, но в последнюю минуту выяснилось, что они не смогут приехать.
Он видел Клуги глазами своей памяти. Старая ферма, которую Джон перестроил, в нескольких сотнях ярдов от моря. Стены — желтые, ставни — белые. Это было необычное, поразительное место. Позднее, когда все кончилось, он думал, что Джон продаст этот дом, но Джон не продал. Он продал свою фирму, а дом в Клуги так и не продал. Он отдал его Мэриджон.
Придя вечером домой, Майкл Риверс тут же вывел машину из гаража и отправился в дальнюю поездку. Целью путешествия был дом в Суррее, в сорока милях от его квартиры в Вестминстере. В Гилфорде он остановился, чтобы перекусить в пивной, а затем двинулся дальше. Он приехал в Анселм Кросс вскоре после семи вечера, июльское солнце пламенело в небе за верхушками сосен на окружающих холмах.
Его встретили недоуменно и не очень приветливо. По правилам, гостей по вторникам не пускали; игуменья была очень строга в этом отношении. Исключения делались только по неотложному поводу.
— Вас, конечно, ожидают?
— Нет, — сказал Риверс. — Но я думаю, она меня примет.
— Подождите минутку, пожалуйста, — сказала отрывисто женщина и вышла из комнаты в водовороте черных юбок и покрывала.
Майкл прождал около четверги часа в маленькой пустой комнате. Ему стало казаться, что его терпение подходит к концу, когда женщина наконец вернулась. Губы ее были неодобрительно поджаты.
— Сюда, пожалуйста.
Он шел за ней по длинному коридору, знакомая тишина душила его. На мгновение он попытался себе представить, каково это — жить в таком отрезанном от всего мира месте, быть запертым наедине со своими думами на долгие часы, но мысленно отпрянул в ужасе от такой возможности. Чтобы нейтрализовать кошмарные вывихи воображения, Майкл заставил себя думать о своих буднях, наполненных работой в офисе, приемом клиентов: о вечерах, которые он проводил в клубе, играя в бридж; о выходных днях, занятых гольфом и долгими прогулками. У него абсолютно не было времени, чтобы сесть и задуматься. Так было лучше. Когда-то, очень давно, он время от времени наслаждался уединением в безлюдном месте, но теперь старался, чтобы его мысли были заняты кем-то или чем-то таким, что абсолютно исключало любую возможность уединения.
