примеру, носорог. Тот, что из популярной поговорки: у носорога плохое зрение, но при его размерах это проблемы окружающих.
Медленно вдохнув и так же медленно выдохнув, она произнесла, четко проговаривая каждое слово:
– Я не ваша девочка. И, строго говоря, вообще ничья. И не девочка. В стрессе я или нет, не ваше дело. Я не стану сниматься в вашей программе для идиотов. Ясно?
Однако госпожа помреж ее реплику – хотя и довольно длинную – как будто вовсе не услышала. Видимо, у носорога не только зрение плохое, но и слух.
– Значит, так, – деловито объясняла Регина. – Ты пока полежи, отдохни, договорились? – И, не давая Мие ответить, продолжала: – Я поеду на Чапыгина, там у вас парочка более-менее приличных операторов есть… даже помню… как его там… – Она выудила из своей бесформенной кожаной торбы записную книжку. Здоровенную, размером с нормальную книгу, пухлую, в потертой «змеиной» обложке. Принялась листать, захлопнула с досадой, бросила назад, в сумку. – Потом найду. Короче, план действий такой. Приеду ближе к вечеру с оператором, снимем тут все и решим, как тебя лучше перевозить. – Регина окинула Мию оценивающим взором, «не заметив» ее попыток вклиниться в деловитый монолог, подумала несколько секунд. – Нет, совсем без грима не пойдет. Ладно, это я все привезу, нарисуем тебе личико, сделаем в лучшем виде. В общем, отдыхай. Постарайся поспать, а то глазки какие-то тусклые. Пока-пока, девочка. Чмоки-чмоки!
И удалилась, лучезарно улыбаясь и чуть ли не пританцовывая.
Мия поморщилась.
Бульдозер. Как есть бульдозер.
Только, может, зря она Регину к черту послала? Может, это шанс все поправить? Может, раз история так повернулась, Мие за участие и впрямь побольше заплатят? Чтобы хватило на восстановительную пластику… Да нет, вряд ли. Чуть-чуть накинут, а то и вовсе только пообещают. Регина от гонорарного фонда и сама кусочки отщипывает, это к гадалке не ходи, не на зарплату же живет, какая бы та ни была. Так что увеличивать Мие гонорар не в ее интересах.
Но главное – сама Мия не пойдет к ним в таком виде. Нет, точнее, не в «виде», а в состоянии. Не покажется она там – проигравшей. Чтобы полстраны на нее сочувственно глядело? Да ни за что! Даже если в итоге найдется какой-нибудь сердобольный пластический хирург, который сделает все бесплатно. Нет. Не ценой публичного унижения.
Мысли о вариантах спасения метались в голове, как крысы в тесной клетке.
И у самой главной, самой крупной крысы хвост изгибался гигантским вопросительным знаком: как избавиться от Регины?
В самом деле – как? Не драться же с ней. Да и драчун сейчас из Мии, как из киселя молоток. Притащит Регина вечером оператора, велит снимать, и что? Тот снимет как миленький. Отвернуться к стенке и молчать? А получится ли? Иголки, датчики, катетеры и черт знает что еще в теле понатыкано! Или просто глаза закрыть и не отвечать ни на что? Угу. Снимать-то это не помешает. Наложат после комментарий: типа, спит она, вся измученная. А после съемки Регина уболтает лечащего врача (она уболтает, можно не сомневаться), подхватят Мию под руки или на носилки уложат (а то и успокоительное какое-нибудь кольнут, вроде чтобы легче дорогу перенесла) и притащат в Москву, усадят в студии…
Как в полицейском сериале. Вы окружены, сопротивление бесполезно.
Единственная надежда – поговорить с лечащим, он вроде сочувствует Мие, попросить, чтобы Регину не пускали, убедить его, что Мие все это не нужно, не хочет она «в телевизор». Не хочет!
Черт, как тут санитарку вызывают? Должна быть какая-нибудь кнопка…
Давешняя медсестра (или все-таки санитарка?), лицо которой сейчас выражало гораздо большую приветливость, чем несколько минут назад, появилась возле ее кровати сама. С небольшим, но пышным букетом в руках.
– Посетитель к вам. Приличный. Не то что та командирша. Гляньте, какую красоту принес!
* * *
Он был совсем не похож на Алена – коренастый, угловатый, лицо невыразительное, почти без мимики.
– Ты откуда узнал? – равнодушно спросила Мия.
– Янка позвонила. Там у вас весь факультет на ушах стоит – такой скандал, воспитали Бабу ягу в своем коллективе. Ну то есть не Бабу ягу, но…
Мия слабо улыбнулась: «Карнавальную ночь» она смотрела, когда была еще маленькая. Они сидели на диване втроем: она, Витек и мама, тесно прижавшись друг к другу, ели мандарины и хохотали над толстым Ильинским. «Воспитаем Бабу ягу в своем коллективе!» Это было непонятно (да и сейчас не очень, если по правде), но ужасно смешно. А теперь и мамы нет, и Мие не до смеха.
– Да уж, Баба яга… Его… арестовали?
– Сперва, ну, после нападения, задержали, потом выпустили под подписку, пока следствие идет. Тоже, кстати, глупо. Сначала он машину жжет, потом с кислотой на живого человека кидается – и «не представляет социальной опасности»?
– Машину? Это… это Петька сжег «матильду»? – Мия почувствовала, как к глазам неудержимо подступают слезы. Бедная «матильда»! Тебя убили, чтобы мне насолить… И я тебя не защитила… Я и себя-то защитить не сумела…
– «Матильду»? – улыбнулся Платон. – Забавное имя для машины. По его словам, да, он. Облил горючкой и спичку бросил. А после припас бутылку с кислотой и принялся за тобой ходить. Но… почему-то его выпустили. Не понимаю. Это уж когда он к тебе сюда ломиться принялся, его опять, уже по-настоящему, задержали. Во избежание.
– Сюда? Ко мне? Зачем? – Мие почему-то очень важно было не показать Платону, что она испугалась. А она – испугалась. Петенька – здесь? Мало ему? Добить решил? Но выдать свой страх перед Платоном казалось совершенно немыслимым. Нельзя. Неуместно. Непозволительно.
– Зачем ему ко мне? – требовательно повторила она.
– Кто ж его знает! Рыдал в приемной, орал что-то невразумительное, с санитарками подрался в итоге. Никто ничего из его воплей не понял. То ли прощения просить явился, то ли убедить тебя в том, что ты ему все равно нужна. Типа, не за красоту он тебя любит. Так что как социально опасному досудебную меру пресечения ему изменили.
Он говорил так странно, что Мия спросила:
– Ты в юристы, что ли, готовишься?
– Ну… – Платон почему-то смутился. – Там видно будет. Нормативную базу штудирую, конечно, оно никогда не повредит. А что, очень заметно? Раздражает?
– Да нет, ничего, непривычно немного. Но даже забавно. Значит, досудебная мера пресечения, говоришь. А судить его… скоро будут? Мне же, наверное, придется показания давать? Или как это называется?
– Придется, – вздохнул Платон. – Но это не страшно. Хуже другое. Если его на принудительное лечение не отправят, то большого срока не дадут. Телесные повреждения средней тяжести. А то и до легких, может,
