— Никто.
— Но откуда-то ты взяла эту чушь!
— Я сама видела, — сказала Ольга и заплакала.
Алешин не понял. Фраза «Я сама видела» показалась ему абсолютно бессмысленной.
— Во сне? — саркастически усмехнулся он.
— Нет. Наяву. С балкона. Я там была и видела тебя с этой женщиной. Хотя в чем-то ты прав — мне казалось, что все происходит во сне.
Алешин застыл в нелепой позе с разведенными руками. Он чуть не сказал: «Что ж ты раньше молчала, с этого и надо было начинать». Такое ощущение возникает у человека, не рассчитавшего вес поднимаемого груза. С усилием дергаешь вверх гирю, а она, оказывается, надувная, невесомая. Или бежишь по лестнице и нечаянно пропускаешь ступеньку, плюхаешься на следующую, и пустота под ногами отзывается в животе тяжелым неприятным эхом.
— Понятно. И теперь ты решила меня… решила мне отомстить?
— Отомстить? Это как же?
— Заставить меня врать, сделать так, чтобы я почувствовал себя полным идиотом. — Алешин по инерции продолжать наступать.
— Я заставила тебя врать? — искренне удивилась Ольга. — Я, наоборот, просила тебя сказать правду.
— Ну конечно! А что ты там делала? — вдруг опомнился Алешин. — На балконе.
— Я забыла ключи и поехала к тебе, потому что Фрося выла.
— И что же теперь?
Ольга пожала плечами.
— Мне уйти? — спросил Алешин.
— Да. — Ольга опять повернулась к нему спиной. — Твои вещи я уже собрала.
— Быстро. — Алешин встал. — Оперативно.
— Три дня прошло, так что времени было достаточно.
Алешин вышел в переднюю и только сейчас заметил, что около двери стоят три туго набитых чемодана.
— А барахла-то у меня, оказывается… — сказал он себе и бодро усмехнулся. Он уже знал, чем все кончится, и хотя переживания его были искренними и волновался он по-настоящему, но критический рубеж остался позади. Алешин подумал, что, в конечном итоге, все к лучшему и адреналин полезен.
Одевался он медленно, потом полез в карман за ключами, намереваясь красивым жестом выложить их на тумбочку, но ключей в кармане не было — Ольга забрала их еще в пятницу. Он потоптался у двери и вернулся в кухню.
— Ну, я пошел…
— Угу. — Ольга не обернулась.
— Пока.
— Пока.
— Ничего не хочешь мне сказать? — В его голосе появились просительные интонации.
— А что тут скажешь? Была бы жива та женщина, я пожелала бы тебе счастья в личной жизни. Впрочем, я и так могу тебе этого пожелать. Свято место пусто не бывает.
— При чем тут счастье?! — опять взвился Алешин. — Случайно, по пьяни, дурак, конечно, я даже плохо помню, как все было.
— Зато я хорошо помню, — сказала Ольга. — Если потребуется, могу рассказать.
— Интересно… — Алешин присел на край стола. — Очень интересно.
— А ты, оказывается, страстный любовник.
— Оля! — Алешин сбросил куртку прямо на пол, шагнул к жене, повернул ее к себе и крепко обнял, не обращая внимание на ее попытки вырваться.
Ольга плакала, а Алешин предавался самобичеванию. Он говорил, говорил, говорил…
Она уже не спорила и почти не сопротивлялась. Собственно, Алешин с самого начала знал, что все закончится постелью…
…Когда он расслабленно потянулся к тумбочке за сигаретой, Ольга, приподнявшись на локте и глядя на него спокойными и холодными глазами, сказала:
— А теперь — уходи.
Алешин растерялся.
— Уходи, — повторила Ольга, причем ее тон не допускал никаких возражений, да и все алешинские козыри были истрачены.
— А как же?.. — Он почему-то показал рукой на разбросанную по полу одежду.
Ольга не отвечала и по-прежнему смотрела на него, как чужая.
Алешин оделся, что-то пробормотал под нос и вышел из квартиры. Он ничего не понимал и чувствовал себя отвратительно. «А вдруг, — подумал он, — вдруг это Оля убила Светку?» И тут же с гневом отмел эту мысль, стараясь не вспоминать о холодном, полном бешенства взгляде жены.
Вадим Сергеевич все еще надеялся, что с ним сыграли злую шутку. Разговор с Трошкиным произвел на него гнетущее впечатление, и Иратов мучительно искал ответ на вопрос: «Почему?» Вероятнее всего, говорил себе Вадим Сергеевич, смерть Светы слишком сильно повлияла на психическое здоровье Трошкина, и он просто невменяем. Временно. Иратов очень надеялся, что временно.
Он позвонил Трошкину сегодня утром, чтобы уточнить, когда собирается штаб и какие материалы подготовить к совещанию. На что Трошкин ответил очень странно: «Тебе-то что?» Иратов не понял, рассмеялся даже и попробовал отшутиться: «Действительно, мне-то какое дело до собственных выборов?» Трошкин заявил, что ситуация изменилась и при сложившихся обстоятельствах его штаб не будет заниматься предвыборной кампанией Иратова. При каких именно обстоятельствах, он не сказал, но сам тон разговора — официально-неприязненный, отбил у Вадима Сергеевича всякую охоту задавать дополнительные вопросы.
Кроме того, Иратов уже не мог позволить себе роскошь зацикливаться на странном поведении Трошкина. На него свалилась куча проблем, требующих немедленных, срочных решений, и он ринулся их разгребать. Предстояло в считанные часы создать новый избирательный штаб, найти людей, составить график проведения акций в СМИ и публичных выступлений.
В кабинет вошел помощник Дима, присел у другого конца стола, положил перед собой блокнот. Иратов пустил в Димину сторону листок бумаги, и бумажка поехала по скользкой поверхности стола.
— Вот, я набросал список тех, кто нам нужен, звони, уговаривай, не скупись — заплатим столько, сколько нужно. Но работать надо начинать сегодня.
Дима мельком глянул на список и выразительно помотал головой:
— По крайней мере, половина из них разобрана по другим штабам, Вадим Сергеевич. Выборная пора, вы ж понимаете.
— Понимаю. Звони.
Дима, бормоча под нос: «Попробую конечно, но…», вышел.
Его место заняла пресс-секретарь Лена.
— Что у нас сегодня? — спросил Иратов, копаясь в бумажках. — Куда едем, что говорим?
Лена молчала.
Иратов удивленно поднял глаза и по лицу пресс-секретаря понял, что происходит неладное.
— Что случилось?
Лена мялась, теребила носовой платок и прятала глаза.
— Да говори, в чем дело! — повысил голос Иратов.
— Видите ли, Вадим Сергеевич, — начала Лена, — мне страшно неловко и стыдно бросать вас сейчас, в такой ответственный момент, но у меня сложились такие семейные обстоятельства…
— Что-о?! — Иратов побагровел. — Как это — бросать?
— Мне придется уйти, — тихо, но твердо сказала Лена. — Так получилось.
