хватало дохода, чуть ли не до мэра дошла. И когда ей разрешили, она в тот же день приехала. С тех пор, в общем, все и хорошо. Ба мне как настоящая мама, понимаешь? Не знаю, почему она это сделала, но я ей благодарен.
Голос Джека становится тише, и Флоренс боится поднять голову и увидеть его лицо. Она жмурится, не давая слезам выхода, и сжимает руки в кулаки.
– Простая манчестерская история, – произносит он после долгой паузы. – Знаешь, когда я понял, что с матерью правда было плохо?
– Мм? – вопросительно мычит она.
– У нас была итоговая контрольная, – в голосе Джека снова проступает улыбка, – и мы с Гэри оба написали ее неидеально. Я сделал несколько ошибок, очень глупых, он раза в два больше. Но у него это была лучшая контрольная за все время: когда он бабушке показывал результаты, чуть не танцевал. А мне стало страшно – ошибки-то есть.
Флоренс сама невольно улыбается, представляя, как маленький Гэри приплясывает на месте.
– Меня тоже похвалили, – продолжает Джек. – Я думал, сплю. В контрольной ошибки, а меня хвалят. Даже боялся, что это какая-то ловушка, сейчас поверю – и прилетит ремнем. Но нет, это ба. Она испекла нам пирог и сказала отпраздновать: мы ведь справились. Потом такое было каждый раз.
То, что она слышит, ужасно. Даже спустя столько лет он рассказывает о самом простом одобрении с неверием, и это прорывает внутри плотину. Флоренс больше не может сдерживаться: слезы катятся по ее лицу, которое она пытается спрятать у него на плече, но Джек только гладит ее по волосам.
– Прости, если история вышла слишком грустной, – произносит он мягко. – По-другому не получается.
Она прижимается к нему, несмотря на лед и чертово полотенце, обнимает за плечи. Слова никак не могут сформироваться во внятное предложение, да и на ум приходит все не то. Флоренс не знает, как поддержать его, как выразить сочувствие, которое переполняет.
– Мне так жаль, Джек. – Она поднимает заплаканное лицо и заставляет себя посмотреть ему в глаза. – Не представляю, что ты пережил, никто не должен такое… Господи.
Ничего не звучит правильно. Флоренс тянется к Джеку с поцелуем, приподнимается, ласково обхватывая его лицо ладонями, а из груди вырываются только нежные слова, которые почему-то слишком фальшиво звучат на английском.
Джек смущенно улыбается и обнимает ее в ответ. Он прикрывает глаза, подставляясь ее губам, и Флоренс вдруг чувствует, что это он настоящий. Скромный мальчишка, которому так не хватало самого обычного тепла. Внутри него спрятаны самые честные желания, и они настолько простые, что сложно поверить.
– Все уже хорошо, – произносит он, – много лет хорошо, правда.
Оба замолкают. Флоренс снова устраивается у него на плече, пытаясь осознать все, что услышала.
Ему повезло с бабушкой. Теперь понятно, почему это Джек звонит ей каждый день, а не Гэри. Оба любят ее по-своему, но тут… Это не соревнование. Она ведь по-настоящему спасла его. Большинство людей ограничились бы звонком в социальную службу. Сколько же нужно внутренней силы, чтобы не только в одиночку вырастить внука, но и забрать его друга, которого избивала собственная мать? И ведь оба стали вполне успешными людьми.
Спустя долгие молчаливые минуты Джек целует Флоренс в макушку и тянется за стаканом. Она поднимается и забирает со столика бутылку.
– Ты читаешь мысли, – смеется он. – Выпей со мной.
Она молча разливает джин по стаканам.
– Флоренс, – зовет он. – Я тебя расстроил, но… Расскажешь о своей семье?
– У меня там ничего особенного, – отвечает она. – Мама с папой переехали в Штаты, когда моей сестре Паломе было два года. Я родилась здесь, а через пять лет – Мануэль. Шумная колумбийская семья, большие праздники, полное отсутствие личного пространства.
– Значит, ты средний ребенок. – Джек делает глоток джина. – Остальные тоже в искусстве?
– Нет, что ты! – Флоренс становится смешно от одной только мысли о Паломе-художнице. – Сестра воспитывает детей, а брат все еще не решил, кем будет, когда вырастет. У нас классическая семья с тремя детьми, хоть ситком снимай. Палома – старшая, она до сих пор чувствует за нас ответственность, потому что присматривала за нами все детство. Мануэль – самый избалованный и залюбленный. Он может позволить себе просидеть весь день во дворе на лавке, смотреть, как солнце движется по небу.
– А ты? – спрашивает он серьезно.
– Типичный средний ребенок.
– Не знаю, что это.
– Невидимка, – улыбается она. – Меня особенно не трогали, иногда даже забывали. Когда сказала, что поеду в Йель изучать искусство, мама не сразу поняла, о чем я. Да и папа одобрительно кивнул, так что я была предоставлена сама себе.
Джек подвигает стакан Флоренс ближе к ее губам.
– Хочешь сказать, с тобой не разговаривали?
– Все, конечно, не настолько плохо. – Она качает головой и делает глоток. Крепость джина уже не чувствуется. – Просто единственный способ стать искусствоведом в моей семье – это быть средним ребенком. Тебя оставляют в покое, потому что надежды уже возложили на старшего, а внимание уделили младшему.
– Звучит паршиво, – щурится Джек.
– У этого две стороны. Меньше давления, это правда. Но, знаешь, я в прошлом году уехала на пару недель во Францию, на «Арт-Пари» [11]. А когда вернулась с традиционным сувениром для мамы… – Флоренс поджимает под себя ноги и обхватывает их руками. – Она не заметила, что я уезжала. Хотя это логично. Я ведь взрослая, да и живу в другом штате.
– Ты про Нью-Йорк и Нью-Джерси?
– Ну да. Мама все время так говорит: ты уехала в другой штат и теперь не появляешься.
Она допивает джин и убирает стакан, снова укладываясь на плечо к Джеку. Он тут же запускает пальцы в ее волосы, начинает перебирать локоны.
– В этом-то году заметила?
– В этом я не поехала. – Флоренс прикрывает глаза от неприятных воспоминаний. – Была слишком занята переживаниями. Зато отправила несколько писем на осенние ярмарки в Европе. Думаю, есть шанс.
В ответ Джек отставляет свой джин и выбирается из компресса, морщась от боли.
– Хватит с меня льда, я уже собственный член не чувствую, – ворчит он, собирая его и выбрасывая в корзину в углу. – Ты ведь останешься?
– Если попросишь, – усмехается она, хоть и знает ответ.
– На колени не встану, – предупреждает он, – но готов умолять. Правда, у меня постель сейчас холодная… Но тем свежее будем к утру.
– Я останусь, – серьезно отвечает Флоренс. – Даже на твоей холодной постели.
Джек, охая, как старик, возвращается к ней и крепко обнимает.
– Спасибо, что ты со мной, – шепчет он на ухо, – я очень тебя ценю.
