это ощущение, и ему оно тоже знакомо: когда ветер ласкает кожу и словно очищает голову от лишних мыслей.
Том не отвечает на ее вопрос, даже когда они доезжают до бывших складских помещений, где сейчас выстроили модный фуд-корт. Кэтрин любит кофе с солью и апельсином, и это даже не пик ее странных вкусовых предпочтений. Чего только стоит обжаренный во фритюре рис!
Припарковавшись на смотровой площадке, они выбираются из «Индиго»: Том – со стаканчиком обычного черного кофе в руках, а Кэтрин – со своей бурдой и кленовым пеканом в конверте.
– Ты спрашиваешь, почему я не спорила, когда нужно было стать врачом, но начала встречаться с англичанином, – сообщает она, усевшись на капот машины и уставившись на статую Свободы впереди.
– Я этого не говорил.
– Ты громко подумал. Я всегда доверяла родителям, так что, считай, изначально следовала их плану. Но с медициной у меня получилось: есть должность, стабильность и хороший заработок – все как обещали.
– А с отношениями нет?
– Не-а. Я встречалась с Брайаном десять лет. Согласись, это было очень надежным вариантом. Кореец, врач, одинаковый культурный уровень, схожие цели в жизни. Звучит хорошо.
– И что пошло не так?
– Я была его девушкой на время обучения, – пожимает плечами Кэтрин и подносит ко рту кофе, улыбаясь запаху, – и не такой хорошей, как он рассчитывал. В его голове я – странная кореянка, а я даже не понимаю, что это значит.
– То есть он мудак.
– Мне нравится твой вариант, – кивает она, – даже очень. Но скорее мы просто не так уж похожи. Поэтому я решила: попробовала по-маминому, не получилось. Попробую по-своему.
– Хочешь сказать, больной раком я – надежный вариант? – усмехается Том.
– М-м-м, – задумчиво тянет она и поворачивает голову, – ты собираешься бросить меня, когда вылечишься?
– Ты что?! Нет. Я же не свинья.
– Эти гарантии меня устраивают, – серьезно произносит Кэтрин, глядя ему в глаза. – Они уже делают тебя более надежным, чем Брайан Пак.
Ее слова словно обнимают тревожное сердце. Она верит в его выздоровление, и сейчас это прозвучало так просто и точно, словно стало не вероятностью, а свершившимся фактом. Один только этот момент стоит месяцев, которые он уже пережил, и тех, которые ему предстоят. Том тянется к ней с поцелуем, и Кэтрин улыбается ему в губы.
– Не переводи тему, Том Гибсон, – тихо говорит она. – Джек угонял машины?
– А ты еще не забыла об этом? – с надеждой спрашивает он, хоть и знает ответ.
– Всегда было интересно.
– Ладно, – отклоняется он и тоже поворачивается к статуе Свободы. – Итак, все мы четверо – из Манчестера.
– Ганчестера [15], – поправляет Кэтрин. – Вы же из криминальной части города?
– Дело не совсем в районе, мы выросли в обычных семьях. Ну, кроме Леона, но о нем ты знаешь.
– Виконт Колчестер, Итон, поместье, разорившийся отец.
– Именно. А мы все из рабочего класса. Гэри и Джека воспитывала бабушка, которая была администратором в местной больнице, а мои родители работали в пекарне. Так что денег не было ни у кого из нас. Ни одного лишнего пенни, моя семья с трудом закрывала ипотеку.
– Так вы попали в криминал.
– Подожди, – просит Том. – Я пытаюсь все объяснить.
– Прости.
Кэтрин зубами отгибает краешек конверта и откусывает кусочек пекана, всем видом показывая, что будет жевать, чтобы не торопить его рассказ. Тому становится сложнее: приходится сделать несколько глубоких вдохов. Он собирается озвучить самый страшный секрет своей жизни после, наверное, рака – но тот она уже знает.
А Кэтрин в это время усердно жует кленовый пекан.
– Леон перешел в нашу школу, когда мне было шестнадцать. Ему едва стукнуло тринадцать, кстати, огромный разрыв. Он – малолетний гений, который перескочил несколько лет в младшей школе, а я самый старший в классе, потому что в девять лет на год уехал к бабушке в Арклсайд – родители не могли одновременно содержать меня и сестру. Это глухая деревня, до ближайшей школы – девять миль. Я там бывал раз шесть за весь год, наверное. Когда вернулся в Манчестер, сразу пошел на класс назад.
Том зажмуривается на секунду: а ведь это можно считать счастливыми воспоминаниями.
– В общем, в первый день Леона пытались избить. А я не мог смотреть, как бьют человека, который ни в чем не виноват, но и самому не было смысла лезть в драку: нас просто избили бы обоих. Короче, я его схватил, и мы убежали. На следующий день, правда, нас снова нашли и побили, но уже вместе. Мы дружим с того дня.
– Вще еще не понимаю, вы брачья или неч, – перебивает Кэтрин с набитым ртом.
– Милая, просто жуй, – смеется Том. – Мы – семья, пусть никто из нас не родственник друг другу. Так бывает, что из всех людей в мире твоими родными становятся те, кого ты сам выбрал. Тогда, правда, мы были только друзьями.
Кэтрин понятливо кивает, мол, пусть будет так, и подносит ко рту стаканчик с кофе.
– Проблемы Леона оказались даже серьезнее моих: его отец не планировал работать, как, впрочем, и мать. Если тот хотел есть, одеваться, ездить на трамвае в школу и вообще что-то делать, должен был зарабатывать сам. В тринадцать лет у тебя не так много вариантов это сделать. Так что Леон нашел схему заработка. Мы тогда долго обсуждали, как все провернуть. Легче всего было пойти в наркокурьеры, но это слишком мерзко.
Прикусив язык, Том вдруг понимает, как это звучит для человека, который далек от их прежнего мира. По сути, все их варианты нарушали закон, и вопрос того, что мерзее – заниматься наркотиками или машинами, – стоял остро только для них. А в тюрьме все равно все сидят вместе.
– Понимаешь, легальных способов заработать мы не видели. Но даже среди нелегальных есть то, на что ты готов пойти, и то, что кажется совсем неправильным. Как бы странно ни звучало, разница между наркоторговлей и угоном машин огромна.
– Жнаю, – пожимает плечами Кэтрин, все еще усиленно жуя.
– Я с детства люблю все, что связано с миром автомобилей. Гонки всех видов – просто сейчас силы есть только на «Формулу-1», – автомобилестроение, история индустрии. Так что это я предложил ими заняться. А Леон нашел схему: угоняем машины, разбираем на запчасти, продаем. Выходит очень просто, на самом деле. Намного проще, чем какая-нибудь торговля оружием или еще что-то.
Том на секунду задумывается: а что бы они делали без угона? Наверное, это было единственным, где они смогли ни разу не попасться. В любом другом деле засветились
