есть по-прежнему!
— Я тебе верю. С кем ты сейчас споришь — со мной или с собой? Так вот — та девушка росла единственным ребенком в семье и действительно была одинока. — Ровный, бесстрастный голос. — Иногда ей казалось, что она вот-вот ожесточится и возненавидит свою семью. А порой думалось, что именно этого ее родня и добивается. Впрочем, она была непробиваемой. По-прежнему хорошо училась, да и вообще была «хорошей»…
Зорка, наверное, тоже когда-то была. Просто об этом не знала. Как и об отсутствии подруг.
— Писала глупые стихи, подбирала раненых котят и щенят… А потом приходила домой и кого-то из них там не заставала. А чуть позже порой находила их головы… или еще что-нибудь — на пути в школу. Странная история, правда?
— Да.
Даже для того дурдома, в который превратилась Зоркина жизнь. И без того не блестящая.
— Ничего, финал уже скоро. Она не знала, кто это сделал, сомневалась до последнего. В общем, дура была. Но однажды девчонка вернулась из школы чуть раньше… и застала расправу в самом разгаре. А бабушка улыбнулась и сказала: «Теперь твоя очередь. Возьми нож и вперед». И девушке показалось… вместо бабушки — огромная черная птица. В человеческий рост. Каркает и тянет клюв — вот-вот клюнет. А потом птица вспыхнула ярким пламенем — горела и хохотала. В ее клюве был тот самый котенок… уже не весь. А потом пламя исчезло, птица возникла прямо из пепла, а девушка очнулась в психбольнице. У ее постели сидела мать. Она сказала, что дочери приснился кошмар, и она во сне чуть не свихнулась. Пришлось везти сюда. И девушка поверила… только бабушки начала избегать. И того котенка дома не оказалось. Мама сказала, он сбежал и потерялся.
— А на самом деле?
Зорка сидит здесь и выслушивает какой-то очередной сюрреалистический бред! Зачем? Чем это поможет — ей? И Женьке?
Мало погибшей Динки, погибшего Никиты, свихнувшейся мамы и кучи проблем! Да, еще Дня Сурка. Теперь еще и гигантские вороны-фениксы появились!
— Кто знает? Только и это еще не всё. Вскоре мать познакомила ее с одним парнем. Кончилось это плохо.
— Он ее бросил?
Как Андрей своих предыдущих девочек, или Людку — ее кавалеры?
— Еще хуже. Мать заперла их в комнате… конечно же, нечаянно. Заперла и ушла. А потом оказалось, что ключ был еще и у него. Чтобы он мог потом спокойно выйти.
Привет «Клариссе».
— А милиция?
Она вообще в этом мире существует? Или только, чтобы сажать невиновных? И покрывать чьих-нибудь золотых сыночков?
— Никто туда не обращался. Сейчас с этим проще, а тогда — позор на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, позор был всё равно — потому что девочка забеременела. Роды прошли тяжело, а после них она очнулась уже у дальней родни — на Востоке. И узнала, что, оказывается, подписала отказ от ребенка. Наверное, в бессознательном состоянии. И ее мать его уже усыновила.
Нет, это точно сюр. Хотя… много ли проку от милиции было бы Зорке или Женьке — если б в родном городке с ними что-то случилось?
— И?
— Это был Восток, хоть и советский. Ты там никогда не была, Катя, тебе трудно представить. Полгода взаперти. Принудительный брак. Бегство. К тому времени ее матери и бабушки на прежнем месте уже и след простыл. А обращаться с вопросами к тюремщикам она побоялась — за побег ее просто убили бы. И не сказать, чтобы быстро. Она струсила.
— Вы жестоки.
— Она бросила своего ребенка в руках двух исчадий ада. Кстати, знаешь, почему тогда она пришла из школы раньше времени? Ей позвонили. Ты ведь уже поняла, что ей это не приснилось?
— Она узнала, кто это был?
— Ее бабушка.
Фильм про маньяка. Там в маленьких городках живут очень странные семьи.
— Я ничего не понимаю. Зачем?
Нет, кое-что логично. Кто поверит человеку после психушки? Состоящему на учете? Особенно если он начнет рыдать о каких-то расчлененных фениксами котятах?
Но откуда вообще взялись эти горящие птеродактили? Какой-то галлюциноген? Зорке на той тусовке тоже еще не то могло под «дозой» привидеться.
— Не знаю. Действия ненормальных логике не подчиняются. Дальнейшая судьба девушки полностью совпала со снами, но если б она сразу им последовала — избежала бы многих неприятностей.
— Погодите, я правильно поняла: ее родные делали пакости, но так плохо маскировали их, что разоблачить можно без труда?
— Да, но без улик и доказательств…
Чтобы свести с ума. Но зачем? Почему они так ненавидели собственного ребенка? Единственного? У нее ведь не было более любимой старшей сестры.
— А что теперь с ней? С той девчонкой? Она ведь еще жива? А… ее ребенок? Он жив? Это было давно?
Советский Восток. Не российский.
— Она-то точно жива, — теперь уже усмехнулась Галина Петровна. — А вот ее ребенок… точно не знаю. Но догадываюсь. Она ведь так его и не нашла.
— Но что было нужно этим психам — ее родственникам? Чего они хотели на самом деле? Даже у чокнутых есть какая-то цель. Сатанистами они были, что ли?
— Не знаю. Никто не сходил к ним и не спросил. А кто узнавал об их странностях… уже никому не мог о них рассказать. Та девушка — исключение. Подобные вещи иногда случаются, Катя. Просто случаются. Так же, как и повторяющиеся дни.
— Где она сейчас? Та девчонка?
— Та девчонка вышла замуж, через три года родила дочь, потом — сына. Закончила университет.
— Это ведь было очень давно, да?
— Очень. Слишком давно, чтобы что-то исправить.
Еще в советское время. Когда о сатанистах ни одна кошка не мяукала. Или котенок.
— Я… могу с ней поговорить?
Зачем? Что это даст — здесь и сейчас?
— Ты уже разговариваешь.
Вот так раз. А еще хорошо бы кто-нибудь объяснил Зорке происхождение мурашек по всему телу. Будто родня Галины Петровны вдруг выскочит из-за угла. И как…
Бред!
Зачем Зорка вообще сюда пришла? После такого это уже психолог не захочет ее видеть. Подобных исповедей не прощают.
— Я никому не скажу. Честное слово.
— А никто и не поверит. Кроме тех, кто заинтересован в моей смерти, а они, я надеюсь, очень далеко отсюда. Когда я упомянула Восток — ты ведь поняла, что всё это случилось далеко не в Питере. Мой муж умер еще в прошлом году, дети выросли. А моей старшей дочери был бы сейчас тридцать один год… будь она жива.
— Почему вы так думаете?
— Чувствую. Ты говорила о цели. Даже у фанатиков она есть. Особенно у членов некоторых
