class="p1">— Вы ничего не поняли! — прошипела Зорина. — Вы просто увидели, как она с кем-то разговаривает. И больше ничего. Ни-че-го.
— Не с кем-то, а с мужчиной.
— А если бы с женщиной, то ничего страшного? Я бы на вашем месте не была так уж уверена. Однополых отношений никто не отменял. «Секшн революшн» и всё такое.
— Она изменяет мне. Сейчас я понимаю — можно было догадаться и раньше…
— И всё же — может, сначала спросите у нее прямо, а? — Зора резко загородила ему дорогу.
— А если она скажет: да? — разозлился он.
Ему всё равно Зорину даже не обойти. Она наверняка — быстрее и сильнее. И уж точно — наглее. Такую только танком остановишь.
— А что вы теряете? Вы же и так думаете, что да. Вы уже успели ощутить себя брошенным.
— И всё же? Если — да?
— Если «да» — спросите, почему? Вдруг ответит? Честно.
— Что? Что тут можно ответить?! — Кажется, он сейчас заорет. Впервые за много лет. А то и вообще — впервые.
Хватит! Хватит с него упреков жены, придуманной любви, копеечной зарплаты и злобной тещи. Не хватало еще вздумавшей учить его жизни малолетки!
— Мало ли, по какой причине люди наставляют друг другу рога. Минутная слабость, быт заел. Измените ей сами — если станет с того легче. Но не теряйте вот так просто близкого человека. И не устраивайте собственным детям неблагополучную семью.
Кто другой уже много что ответил бы Зорине… Кто другой — кому жена не изменит никогда. И теща обожает. Всем подругам перехвасталась его подарками. Пусть завидуют. И едят поедом собственных нищих зятьев!
— Значит — вы, Зорина, простили бы? — подчеркнуто вежливо процедил Борис.
— По ситуации, — пожала она точеными плечиками. — Если б любила — наверное, простила бы. Когда любишь — подобная ерунда ничего не меняет. Чувства остаются прежними.
Да ни к чему ее Мишка не принуждал. Для такой лечь в постель — что стакан воды выпить.
— Мне не так хорошо известна разница. Извините…
— Не за что. Я — то, что я есть. Кстати, это не отменяет того, что ваш друг все-таки пытался меня изнасиловать.
Девчонка мысли читает, что ли?
— А я уже начинаю сомневаться… — вырвалось у Бориса.
И, наверное, зря. Она ведь и ударить может. Запросто. Тоже — как стакан воды…
Зорина усмехнулась. Как-то… по-волчьи. Люди такими не бывают. Даже Миха — при всей его похвальбе. Во всех его «молодецких подвигах» — вранья девять десятых. Если не больше.
— Женщина может быть кем угодно — хоть уличной проституткой. Но если она говорит «нет» — это всё равно изнасилование. И даже проституткам нравятся не все. А банальную физическую измену я не простила бы только в одном случае — если б искала повод послать кого-то подальше.
Шум в ушах испарился окончательно. Теперь всё вокруг наоборот — до боли ясно и отчетливо.
— Значит, поговорить с Валентиной? — невесело выговорил Борис.
— Как хотите.
Все-таки они выросли в разной среде. У Бориса и всех его друзей (даже у Мишки) было благополучное детство. Благополучные друзья по улице, нормальная школа. А неблагополучные так никогда от своего прошлого и не отмываются. И судят о других исключительно по себе и своим знакомым.
Там принято плевать на чужие измены. Жить «ради детей». Самим ходить налево при каждом удобном случае.
Но ему-то что теперь делать? Ведь в одном Зорина права. Если он не спросит у Вали напрямую — значит, просто уже смирился с тем, что потерял ее навсегда. Без тени борьбы.
5
Что здесь делает Зинка? Нет, делать-то может, что угодно. Город — общий. Но вот идти и реветь на всю улицу… Аж на прохожих натыкается, бедняга. Или это они — бедняги.
Вон, старичок едва успел с дороги отшатнуться. Теперь косится вслед неодобрительно. И тоже кому-нибудь нагрубит. Чтобы собственную злость сорвать. И пойдет-поедет реакция дальше…
Ладно еще если чудо в перьях просто дальше потопает. А если в таком состоянии — через дорогу?
Зорку Зина даже не узнала. Протопала по тротуару мимо.
— Я сейчас, погодите минуту. — Да Борис небось рад-радешенек от нее отвязаться! — Это — моя подруга… Зина! Зинка, подожди! Зинка! Да стой же!..
Обернулась. Увидела. Узнала. И почесала прочь куда быстрее — уже бегом. Опять же — ладно, хоть не на ту сторону.
Мда, Зорка. А чего ты ждала? После эскапад, вроде сегодняшней, от тебя нормальные люди уж точно шарахаться должны.
Вот и шарахаются.
— Зинка, да стой же!
Та метнулась в подъезд ближайшей шестнадцатиэтажки. Зорка — следом.
Хорошо еще — домофон сломан.
О, черт! Зинки там уже нет, а подъезд — проходной. И теперь вопрос: куда она делась? На ту сторону или в лифт. Он как раз подозрительно гудит. Скрипит, как старый дед.
Может, вообще проще потом перезвонить? Если… если с ней за это время ничего не случится.
Ладно, все этажи так и так не проверишь. Особенно если там у Зинки кто-то живет. Вдруг она бежала не абы куда, а целенаправленно?
А если и нет — выхода-то два. И лестницу, и лифт сразу — не перегородишь.
А вот на улице искать к тому времени поздно будет…
По ту сторону подъезда — никого. Только пара воробьев что-то клюет. При виде Зорки возмущенно нахохлились. Нехотя и тяжело отлетают на пару шагов. Дескать — оставь в покое наш обед!
Вот отожрались. Скоро не хуже голубей будут. Голодных бомжей на них нет.
И здесь явно никто не выходил.
Зорка поплелась обратно. Как раз навстречу открывающейся двери ближайшей квартиры.
Вывалилась оттуда тусовка из шести изрядно подвыпивших граждан — в возрасте от тридцати до пятидесяти. Поровну обоих полов. Во главе — грузный мужик, лысоватый и бородатый.
— Девушка, а, девушка… Можно вас поцеловать? — Слюнявые губы и волосатые передние лапы — уже наготове.
Так, Зорка, тебе нужен кавалер-алкаш — раза в три старше тебя? Нет? Тогда сматывайся. Обратно к воробьям.
На сей раз они даже раздраженно чирикнули. Дескать — вот привязалась! Не отдадим! Мы первые нашли!
А дом теперь придется обходить по периметру. По пути тревожа новых воробьев, голубей (у них тут общегородская кормушка, что ли?) и пару мартовских котов. А последней — ленивую пожилую таксу.
Вот и угол.
И никакой Зинки. Зато…
Стоп, Зорка. «Москвичей» такого цвета в городе, конечно, много. Но вот совпадение ли, что именно туда садится Борис? Смывается от навязчивой знакомой — пока ее нет.
Ох, хорошо, что притормозила. Вот он,
