— Ладно, приставлю к нему человека.
— Держите меня в курсе.
— А откуда ты родом? — поинтересовалась Джейми.
Они обедали с Николасом в «Релэ Плаза» на авеню Монтеня, декорированном во вкусе тридцатых годов. Отправляя в рот кусочки семги с легкой приправой из укропа, она рассказала ему историю всей своей жизни — год за годом, ничего не пропуская.
— Из Мэна, — ответил он, поднимая бокал с вином, — из городка Тенантс-Харбор. Тебе это название что-нибудь говорит?
Джейми покачала головой.
— Пожалуй, нет. А как ты попал сюда — то есть, я хочу сказать, на дипломатическую службу?
Он снисходительно улыбнулся.
— Путем компромисса.
— Компромисса? — изумленно переспросила она.
Кивнув, он принялся объяснять:
— Я занимался журналистикой в колледже и собирался работать на телевидении, решил даже, что когда-нибудь у меня будет собственная студия. Но у моего отца были иные планы. Он сам всю жизнь мечтал о дипломатическом поприще, но у него ничего с этим не вышло, и тогда он решил, что внешней политикой должен заняться один из его сыновей.
Джейми почему-то страшно удивилась:
— Один из?..
— Да, нас трое, — сказал Николас. — Даниел стал нейрохирургом, Томас — биржевым маклером. Ну а я, как младший, был последней надеждой отца.
— Так, значит, ты сделал это в угоду своему отцу?
— В каком-то смысле, да.
— А ты не думаешь, что тебе следовало заняться все-таки тем, к чему у тебя лежала душа? — Ей хотелось задать этот вопрос как-то помягче.
Глаза их встретились.
— А ты сама?
— По-моему, я только этим и занимаюсь, — усмехнулась она.
— Занималась, согласился он. — Видишь ли, я ведь тоже делаю то, что хочу. — Ей показалось, что его вообще это мало занимает. — Давай лучше поговорим о тебе. Когда ты забудешь, наконец, о прошлом и задумаешься о будущем?
— Когда покончу со всеми привидениями, — сказала она очень тихо.
А ведь это совсем непросто.
Дом, где жил Николас Кендэлл, находился неподалеку от посольства, на рю де Мариньон. Из окон его спальни была хорошо видна Эйфелева башня, но после пяти лет в Париже этот вид уже не волновал его так, как прежде, не больше, чем жителя Нью-Йорка — небоскребы-близнецы Всемирного центра торговли, или Эмпайр-Стейт-Билдинг. Собираясь на службу, он неожиданно поймал себя на мысли, что воспринимает ее как нечто, само собой разумеющееся. Он никогда не смотрел на Париж с вершины башни, не бывал в ресторане наверху и даже никогда не думал о такой возможности. И сейчас он загорелся желанием побывать там и показать Джейми все красоты города с высоты птичьего полета.
Джейми произвела на него впечатление с первой минуты, как он увидел ее в посольстве, и последние два месяца находил самые немыслимые поводы, чтобы почаще бывать с ней, с отчаянием думая, что скоро его счастью наступит конец. Она поймет, что он ничем больше не может ей помочь, и уедет куда-нибудь еще в поисках нового источника информации. Он страшился этого дня, хотя, собственно, не совсем понимал почему. Любовниками они не стали, да, пожалуй, и близкими друзьями их вряд ли можно было назвать. Но чем больше времени он проводил с ней, тем больше к ней привязывался. Не подозревая об этом, она завладела его сердцем, чего не удавалось еще ни одной женщине. Он даже улыбнулся — она ведь и понятия не имеет, как ему нравится. Голова у нее забита только мыслями об отце.
Господь знает, как ему хотелось ей помочь! И вместе с тем он не мог не отдавать себе отчета в том, что ей от него нужны лишь новые сведения об отце. Из Парижа она упорхнет, это точно, как бы он этому ни противился. А ему так хотелось быть с ней, узнать ее получше, хотелось близости с ней. И он чувствовал себя немного виноватым в том, что пользуется тем, что она с головой ушла в поиски давным-давно пропавшего отца, чтобы сблизиться с нею. Все же надо попытаться помочь ей, напомнил он себе строго. Нужно выйти хоть на какой-нибудь след.
Он повернулся к зеркалу, стоявшему на бюро, и начал завязывать галстук. За пять лет жизни в Париже у него было множество женщин, он предпочитал француженок. Француженки верны себе — страстные любовницы, они выпархивают из постели, вовсе не стремясь переводить отношения на более «серьезную» ступень. Когда он здесь только поселился, в письмах матери непременно присутствовали мягкие напоминания, что пора «устраивать свою жизнь», но потом в них зазвучали более отчаянные нотки. Она полагала, что тридцатипятилетнему мужчине не пристало оставаться одному и не думать о женитьбе. Она не уставала напоминать, что оба его брата давно женились и обзавелись собственными детьми.
Но Николас в самом деле не торопился с женитьбой. Женщины ему нравились — действительно нравились, не только как партнерши по сексу, но и как друзья. Очень рано он понял, что предпочитает заниматься сексом с женщиной, которая ему нравится, с которой у него общая не только постель. Но пока ни одна из тех женщин, с которыми он имел дело, не казалась ему тем идеалом, ради которого он поступился бы все более привлекательной в его глазах свободой. И вот на его пути появилась Джейми Линд. Он сразу понял, что это совсем особенная женщина.
«Ах, Джейми», — вздыхал он.
— Микрофильмы. Старые газеты. Год шестьдесят шестой. — Джейми с трудом подбирала французские слова, пытаясь объяснить библиотекарю, что ей нужно, но он, не отрываясь, разглядывал ее джинсы, рыжий свитер и сапоги.
— Journaux. Vieux,[2] — нетерпеливо жестикулируя, объясняла она.
— Oui, mademoiselle. Vieux.[3] — Наконец-то его лицо озарила улыбка понимания. Быстро-быстро лопоча что-то по-французски, он показал ей, как пройти в зал микрофильмов, и, хотя Джейми не разобрала и половины того, что он говорил, появилась надежда, что она на правильном пути.
— Merci, — она кивнула для полной убедительности. — Merci beaucoup.[4]
Непроницаемая тишина царила в старой библиотеке на левом берегу Сены, и только перестук ее каблуков оглашал коридор. Как в мавзолее, пришло ей в голову сравнение, только здесь погребены старые газеты.
После еще одной более успешной попытки столковаться со вторым библиотекарем ей выдали целую коробку фотокопий всех парижских газет за ноябрь — декабрь шестьдесят шестого года. На них ушел почти целый день, оторвалась она лишь на минутку, чтобы позвонить Николасу по какому-то доисторическому телефону и отменить совместный обед, о котором они заранее сговорились.
— Я никак не могу уйти, — объяснила она. — А вдруг что-нибудь интересное окажется в одной из газет, что я не успею просмотреть, боюсь, во второй раз уже не удастся договориться с библиотекарями. Растолковывать все снова — нет, благодарю покорно.
