— Два. Я позвоню от тебя?
Вася схватил трубку после первого гудка и, не дав мне и рта раскрыть, радостно затарахтел:
— Значит, так. Телефон твоей Дуни мы уже поставили на прослушку. Но пока тихо. Зато, — ты слышишь, Саня? — в «Секс-моду» уже позвонил некто и спросил, будет ли журнал продолжать печатать Резвушкину! Клюнули!
— Вась, я хотела тебе сказать… — попыталась вклиниться я, но не получилось.
— Они ответили, что собираются. Так что — ты молодец. И Дуня твоя тоже молодец.
— Вася! Послушай меня, пожалуйста, — взмолилась я. — У меня есть информация для тебя.
— Валяй! — великодушно разрешил он.
— Трошкин решил баллотироваться в губернаторы Красногорского края.
— Да ну? — удивился Вася. — Он что — дурак? Кто за человека в таком прикиде проголосует?
— Вася! Я не об этом! При чем здесь его прикид? Ты понял, что я сказала?
— Понял. — Вася громко с подвыванием зевнул. — Ты сказала, что это чучело гороховое в золотом галстуке и женской кофточке пойдет на выборы. Недооценивает он наш русский народ, ох, недооценивает.
— Последний раз прошу тебя задуматься! — заорала я. — Трошкин был на стороне Иратова, помогал ему, возглавлял его предвыборный штаб. И вдруг кинул друга и полез в губернаторы сам. Дошло, наконец?
— Некрасиво, — согласился Вася. — Просто западло. Я бы на месте этого Иратова набил Трошкину морду.
— А что бы ты сделал на месте Трошкина, если бы решил податься в губернаторы, точно зная, что у Иратова шансов в сто раз больше?
— Да я сразу понял, к чему ты клонишь, — признался Вася. — Мы с Гошей еще позавчера додумались. Жалко только версию с Резвушкиной — такая хорошая версия…
— Так они ничуть не противоречат друг другу. Трошкин всем известен как великий комбинатор. Одним ударом — и Иратова подставить, и от Григорчук избавиться.
— Так она же была его любовницей.
— И что? К тому же он ее отшил, а она страшно гневалась. Очень может быть, что в ее архиве был порнокомпромат на Трошкина.
— Откуда ты знаешь про порнокомпромат? — насторожился Вася. — Тебе Гоша растрепал?
— А что… — у меня перехватило дыхание, — вы нашли ее архив?
— Ничего мы не нашли, — лживым голосом ответил Вася.
— А что же такого Гоша мог мне растрепать? — завопила я. — Зачем ты врешь мне, зачем?!
— Ладно, приезжай, — сник Вася. — Будем согласовывать план действий.
Сева, внимательно слушавший мои препирательства с Васей, очень оживился:
— Возьмите меня в свою команду, — попросил он. — Я шустрый, ты же знаешь. Возьмите.
— Обязательно! — пообещала я, залпом выпила кофе и отправилась в МУР. Сева смотрел мне вслед глазами брошенной собаки, причем не только брошенной, но и привязанной к дереву, вокруг которого бродят голодные волки. Бедный Сева Лунин, бедные мы все…
Пока я ехала в МУР, Вася с Леонидом все уже придумали. Их план поражал простотой и цинизмом, а мне в нем отводилась роль такой прожженной дряни, что от восторга у меня даже закружилась голова.
Лес наползал на дорогу, пытался ее задавить и уничтожить. Тяжелые ветки елок хлестали по лобовому стеклу, царапали двери, а маленькие, вылезшие прямо из дороги елочки скребли по днищу, и Василий, переживая за машину, на протяжении всего пути ругал «природу мать нашу» за то, что она так варварски настроена к достижениям технического прогресса.
Старая «шестерка», которую капитану Коновалову с болью и тоской в глазах одолжил на денек заместитель начальника УВД Красногорского края, не имела ничего общего с достижениями науки и техники, скорее наоборот, служила болезненным напоминанием прогрессу о том, что вообще-то надо бы развиваться. Именно так и восприняли машину егерь Фомич и охранник Лексеич, сидящие на крыльце охотничьего домика — скромного четырехэтажного (на тридцать гостиничных номеров) пристанища местной элиты.
— Что это за драндулет? — спросил Фомич.
— Ветром надуло, — вяло ответил Лексеич. — Сейчас шуганем.
Василий затормозил рядом с крыльцом и, приоткрыв окно, по-хозяйски скомандовал:
— Принимайте гостей, мужики!
— Чего? — оторопели от такой наглости егерь и охранник. — А шнурки тебе не погладить?
— Это — потом, — сказал Василий. — А пока — куда машину-то загнать?
— Загнать?! — Охранник выпучил глаза.
— Не на дороге же ее оставлять, — пояснил Василий. — Угонят ведь.
Егерь с охранником посмотрели друг на друга и резко загрустили.
— Много нынче сумасшедших, — пожаловался Фомич. — Оно и понятно — осень.
Василий между тем вылез из машины, любовно отряхнул с ее капота прилипшие иголки и перешел к делу:
— Капитан Коновалов меня зовут, из МУРа я, поговорить бы.
— Из МУРа? — присвистнул охранник. — Чегой-то? Москва вроде далеко…
— Москва, милый, всегда близко. Во-он, посмотри, — Василий большим пальцем указал себе за спину, — видишь, Кремль торчит? То-то.
Охранник и егерь послушно посмотрели в указанном направлении, Кремля, правда, не разглядели, но подобрались, посерьезнели и тон изменили.
— Охотиться к нам? — почти гостеприимно спросил егерь.
— В каком-то смысле, — кивнул Василий.
К командировке в Красногорский край муровское руководство отнеслось резко отрицательно, и старшему оперуполномоченному Коновалову пришлось выдержать несколько тяжелых баталий с начальниками разных уровней. И врать пришлось напропалую. Истинные мотивы командировки решено было скрыть по самой банальной причине — Василий опасался утечки информации. Как любил выражаться Гоша: «Что знает начальство, то знают все». Успех операции напрямую зависел, во-первых, от внезапности и, во-вторых, от секретности миссии Василия в Красногорском крае.
Дело в том, что в сейфе Григорчук сыщики обнаружили несколько папок с чрезвычайно интересным материалом — тем самым интимным компроматом на известнейших людей. К каждой папке прилагалась видеокассета, наглядно подтверждающая тот отрадный факт, что Биллу Клинтону до наших политиков еще расти и расти. Проблема состояла в том, что весь этот интереснейший для чтения и просмотра материал был уже отработан. То есть подробности тайной личной жизни каждого из политиков, дела которых хранились в сейфе у Григорчук, уже были описаны Резвушкиной и опубликованы в «Секс-моде». Ничего нового, того, что еще не нашло своего отражения на страницах журнала, в сейфе не оказалось.
Сыщики пришли к выводу, что некто, укравший ключи у мертвой Григорчук и посетивший ее квартиру в ночь убийства, ушел оттуда не с пустыми руками и унес «свою» папку.
