Под чужим солнцем - Фрида Шибек

Линнея берет меня за руку и помогает подняться. У меня болит бок, мне трудно стоять прямо, и я прислоняюсь к перилам. В широкое окно над пролетом лестницы, где лежит Ричард Бофорс, я вижу, как чуть ниже на улице останавливается полицейский автомобиль.

Я вся дрожу, во рту чувствуется привкус крови. Линнея смотрит вниз на лестничную площадку, а потом поворачивается ко мне. Ее большие глаза опухли, и, хотя мы не знаем друг друга, она обнимает меня.

Ее волосы пахнут лесом, она тихо плачет. Я тоже ее обнимаю, мы стоим, не говоря ни слова.

Мики поднимается по лестнице, и мне становится легче. Я шатаюсь и стараюсь глубоко дышать.

Мики трогает шею Ричарда Бофорса и что-то говорит в рацию. Она шуршит, я слышу голоса, но у меня нет сил прислушиваться. Он всего за два шага преодолевает лестницу к нам наверх. Я чувствую огромное облегчение оттого, что он здесь.

Очень скоро лестница заполняется людьми. Две медсестры «Скорой помощи» подхватывают нас с Линнеей под локти и проводят в квартиру. Они осматривают нас, а полиция задает вопросы. Я отвечаю так подробно, как только могу, но чувствую себя словно в тумане. Мне кажется, что я не спала несколько суток. В глазах песок, единственное, чего мне сейчас хочется, это лечь и уснуть. Потому что я знаю, что этот кошмар наконец закончился.

Я ставлю на стол поднос с кремшнитой, пирожными из масляного теста с ванильным кремом, которые так любила мама. А потом сажусь за стол рядом с Дани и Милой. Линнея тоже должна быть здесь, но она опаздывает, так что впервые за много лет мы втроем наедине.

Когда выяснилось, что произошло, Мила выразила надежду, что Линнея стоила всех этих хлопот. Она все еще не до конца ей доверяет, а вот я совершенно не сомневаюсь в том, что она прекрасно подходит Дани. Никогда еще не видела его таким счастливым. Кажется, у них с Линнеей все замечательно. К тому же я чувствую к ней особенную привязанность. События возле квартиры Ричарда Бофорса связали нас невидимой нитью.

Снаружи падает первый снег. В свете уличных фонарей кружат огромные, как кусочки ваты, снежинки. Ветер подхватывает снег и словно пудрой осыпает город, отчего кажется, будто он весь светится.

Дани отпивает кофе. Он неохотно рассказывает о произошедшем, но я знаю, что в последнее время ему пришлось нелегко. Он потерял работу, и из-за следствия им с Линнеей не удалось отправиться в путешествие. И хотя я понимаю, как сильно они хотят уехать, я все-таки благодарна за то, что они здесь. Каждый раз, когда я вижу Дани, я чувствую себя счастливой. Какое облегчение, что все уладилось. Что он в порядке.

– Как там на складе? – спрашиваю я.

Дани вертит в руках чашку кофе.

– Нормально.

– Тебе там не нравится?

– Нравится. Конечно, это не работа мечты, но деньги, по крайней мере, платят.

– Ты расстроился, что не смог остаться работать в кафе? – спрашивает Мила.

Дани пожимает плечами.

– Ой, да все равно бы долго это не продлилось. К тому же мне больше не нужно ездить в Вестра-Хамнен, – говорит он улыбаясь. – Хорошо, что Линнее предложили продолжить обучение в университете в Лондоне в следующем семестре.

Мила кивает.

– Мы собираемся поехать в Загреб, чтобы показать детям, где выросли их бабушка и дедушка, – говорит она.

Я поворачиваюсь к Дани, он так же удивлен, как и я.

– Правда?

– Да, конечно. Я хочу, чтобы Макс и Эллен знали, откуда они родом.

– Замечательная мысль, – отвечаю я.

– Почему мы никогда не ездили в Хорватию? – спрашивает Дани. – Я хочу сказать, ведь папа так часто рассказывал о дедушкином ресторане, о том, как здорово они жили.

– Не знаю, – говорит Мила. – Как-то не получилось. А может быть, он несколько приукрасил действительность.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

Мила поправляет прическу, я вижу, что она думает над тем, как ей ответить на этот вопрос.

– Однажды я спросила у мамы, – говорит она наконец, – почему дедушка не помогает нам деньгами, если он сказочно богат. Она сказала, что папины рассказы – не совсем правда. У дедушки не было собственного ресторана, он просто работал в ресторане. Но я должна была хранить этот секрет.

Я уставилась на Милу, не в силах поверить в то, что она только что сказала. Неужели папа выдумал все эти истории о ресторане в Загребе?

– Почему он нам врал? – спрашивает Дани.

– Не знаю. Может быть, он хотел, чтобы у нас была надежда на светлое будущее. Хотел показать, что он родом из успешной семьи.

Я хочу что-то сказать, но тут слышу, что папа заворочался в своей комнате. Он спал, но, видимо, проснулся. Я собираюсь встать, но Мила меня опережает.

– Я подойду к нему, – говорит она и уходит.

– Мила сказала, что они ищут квартиру для папы, – говорит Дани и смотрит на меня.

Я сжимаю в руке салфетку и киваю:

– Да.

– Они что-нибудь нашли?

– Есть симпатичная квартира в Окси, недалеко от них.

– Звучит отлично.

– Посмотрим.

– Ты ведь знаешь, что не должна нести за него ответственность в одиночку, – продолжает он. – Ты имеешь право жить своей жизнью.

– Знаю. Но я не совсем к этому готова.

Последние несколько месяцев были весьма непростыми, но теперь все потихоньку входит в свою колею. Сначала газеты писали о деле Линнеи ежедневно, у входа в подъезд нас поджидали репортеры. Дани и Линнее предлагали деньги за то, чтобы они рассказали о случившемся, но оба отказались. Выдержать весь этот переполох было довольно тяжело, однако я благодарна средствам массовой информации, быстро выяснившим, что Дани невиновен.

В марте начнется судебный процесс против Ричарда Бофорса, и никто из нас не сможет расслабиться прежде, чем он завершится. Он сидит под арестом с того самого дня, когда я пошла за ним и Линнеей на Сундспроменаден. Его подозревают сразу в нескольких преступлениях. Помимо ложного доноса, угроз, нанесения тяжких телесных повреждений и покушения на убийство его подозревают также в экономических преступлениях. Прокурор уверен, что его приговорят к тюремному заключению.

Иногда мне все еще снятся кошмары о том, что мне пришлось пережить, я просыпаюсь, а перед глазами все еще стоят ужасные картинки. Постепенно мне становится лучше, но я боюсь, что, когда придется давать показания в суде, ситуация снова ухудшится.

Мила и папа приходят и садятся за стол. Волосы у папы растрепаны, заметно,