фестиваля, а оказывается заводилой целой компании немцев. Все идут именно туда, куда тыкает ее палец, ни одного слова или даже вздоха против.
Патрик и правда не так уж плох. По крайней мере, ведет себя корректно всю неделю, даже не переходит на немецкий и вообще не пытается общаться с Кэтрин наедине. Том в знак доброй воли делает вид, что не замечает, как сочувственно на него смотрят двое других друзей, Линда и Лукас.
Если Патрик оказывается почти семифутовым шкафом с такими прямыми чертами лица, что хоть сейчас на чай к ультраправым заходи, то Линда с Лукасом, наоборот, оба мелкие, похожие друг на друга, со здоровенными носами и смуглой кожей. Даже разноцветные головы у обоих коротко подстрижены: у Линды малиновые пряди до середины лица, у Лукаса – красные взлохмаченные волосы.
Они все жутко странные, но к последнему дню фестиваля уже кажутся родными. Правда, тут все перестает быть чужим, даже гортанные немецкие звуки, из-за которых с трудом можно понять, чего собеседнику от тебя надо – побрататься или подраться.
– Замечтался? – Кэтрин толкает его в бок.
Последний день фестиваля. Ее глаза все еще горят, и кажется, она пока не задумывается, что уже завтра утром они сядут в поезд и отправятся во Франкфурт, на самолет домой.
– Не хочешь перехватить по донеру? – отвечает Том, озираясь. – Ты давно не ела.
Он тоже, но голод в последнее время исчез из его набора доступных чувств.
– Давай, – с готовностью подкидывается Кэтрин, – только я хочу карривюрст.
– Пусть будет он.
Они отходят к палаткам с едой, около которых почти в любое время суток стоят очереди, и занимают место в одной из них. Издалека со сцены слышны ксилофонные звуки какой-то инди-группы, и Кэтрин пританцовывает им в такт, даже напевает какой-то случайный набор звуков.
– Кто ты? – не выдерживая, притягивает ее к себе Том. – Куда ты дела мою зануду-жену?
– Я ее съела! – Кэтрин извивается в его руках, когда он ее щекочет. – Но не волнуйся, в Нью-Йорке она вернется.
Том целует ее хохочущий рот, чувствуя, как тонкие руки обвиваются вокруг его торса, а пальцы сминают ткань футболки. Дома, в Нью-Йорке, она невольно отстраняется, если он проявляет свои чувства в публичных местах. Видимо, воздух Германии испаряет все суровое воспитание корейских родителей и оставляет живую, настоящую и безбашенную девчонку. Ту, которую он заметил в глубине темных глаз в первый день знакомства.
Когда поцелуй заканчивается, он все еще не готов выпускать ее из объятий. Кэтрин задирает голову, разглядывая Тома с таким проблеском страсти, что дух перехватывает. Она видит в нем своего мужчину, и он ей нравится… До сих пор не верится.
– Что мне сделать, чтобы ты была такой чаще? – спрашивает он и убирает ей за ухо прядь гладких волос.
– Какой? – с подозрением щурится она.
– Счастливой.
– Я с тобой в целом счастлива, – серьезнеет Кэтрин. – Даже если не всегда так выгляжу.
– Но здесь иначе, я ведь вижу. Готов все отдать, лишь бы ты смеялась и чувствовала себя легко. Потому что сейчас… – Том прикусывает губу, но все-таки произносит это: – Я каждый день заново в тебя влюбляюсь.
– Просто это всегда было моей мечтой, – признается она. – То, что с нами происходит. Я выдумывала столько причин, чтобы такая поездка казалась невозможной… А потом появился ты и решил, что все получится. И все начало получаться.
Она опускает голову и прижимается лицом к его груди. Том обхватывает ее покрепче, сбитый с толку собственными чувствами. Господи, Кэтрин словно становится наградой за все испытания: до сумасшествия красивая и умная, самостоятельная и при этом способная принять его помощь. Девушка, к ногам которой хочется бросить весь мир, потому что она этого заслуживает. И потому что от благодарности в ее глазах у него самого вырастают крылья.
Кажется, что она – галлюцинация, которую генерирует умирающий мозг, и Тома вот-вот отключат от аппарата жизнеобеспечения. Происходящее вообще не может быть правдой… Чтобы такая девушка не просто согласилась на свидание с ним из жалости к раковому больному, а действительно полюбила его в ответ и вышла за него замуж?.. Нереально.
Необычное ощущение, словно футболка намокла, заставляет Тома отстраниться. Кэтрин быстро вытирает глаза, отворачивается и делает пару шагов вперед вместе с очередью.
– Что случилось? – шепчет он ей на ухо, пытаясь понять, что сказал не так.
– Ничего, – упрямо мотает головой Кэтрин. – Просто мне очень хорошо.
– Тогда почему ты плачешь?
– Потому что от счастья тоже плачут, дурила.
Она шмыгает носом, вызывая у него невольную улыбку: ну и кто из них дурила?
– Рано, родная, – он обнимает ее сзади и целует за ухом, – нам еще не дали наш карривюрст.
Слезы сменяются тихим смехом, и в глазах Кэтрин снова вспыхивают любимые огоньки. За те три месяца, что они знакомы, она плакала дважды: на их свадьбе и сейчас. Наверное, это хорошо? Том не всегда понимает, как работают эмоции у девушек. Майя, например, когда испытывает какие-то чувства, просто посылает его на хер. Минди из отдела дизайна смеется, если нервничает. Пайпер у Гэри постоянно ревет, что бы ни случилось. А Кэтрин вот плачет от счастья. Как тут разберешься?
К тому моменту, когда они забирают еду и начинают искать место, чтобы упасть и не есть стоя – а так уже случалось вчера, – кто-то машет из-за пластикового столика.
– Кажется, это твои немцы, – приглядывается Том.
– Почему сразу мои? – возмущенно поворачивается Кэтрин. – Мы с тобой семья или нет?
– Мы семья, но…
– Значит, у нас с тобой все общее, и это наши немцы.
– Я их не звал, знаешь ли.
– То есть, когда мы тут с Патриком в поту организовываем поездку в Ингольштадт, это наш друг, – задыхается Кэтрин, – а когда Лукас наступает тебе на ногу в мошпите, ты его сразу не знаешь?
– Ой, в поту они там были, – ржет Том. – Один звонок – и мое громкое имя само все сделало.
– А когда тебе понравился Клюзо и ты решил взять у него автограф, все сделало громкое имя Патрика.
– Ладно, пусть это будут наши немцы, – благосклонно кивает Том. – Так мы пойдем к ним или нет?
– Они отвоевали сидячее место в этом улье… Даже если мы обознались и это другие немцы, они тут же станут нашими, – широко улыбается Кэтрин и продвигается вперед сквозь толпу. – Кстати! Я выиграла!
* * *
К моменту, когда ночь опускается на огромное поле перед основной сценой, Том все еще не чувствует усталости. Удивительно – вчера к выходу хедлайнера засыпал на ходу и с
