она всё же утвердительно кивнула головой. – Тебе нужен душ, а твоей пыльной одежде не помешала бы стирка, но что-то мне подсказывает, что в твоём рюкзаке не найдётся комплекта сменной одежды. Я угадал?
– Угадал, – она выглядела растерянной.
– Моя рубашка сойдёт?
Она окинула меня оценивающим взглядом:
– Слишком большой размер. Но на один раз может сойти.
Всё же я надеялся услышать от неё эти слова при других обстоятельствах, в гораздо более спокойной и интимной обстановке. Но это был даже не намёк. Она действительно говорила всего лишь об одежде. Что ж, может ещё передумает?
Что-то в этой девушке меня по-настоящему сильно цепляло. И дело было не только в её внешних данных.
В моей рубашке она утопала и оттого смотрелась особенно сексуально. Я старался не пялиться. Но всё же мой взгляд так и цеплялся за мокрые кончики её невероятно густых волос, касающиеся её приоткрытого декольте. Она не надела лифчик, и теперь я пытался понять, намёк ли это на то, что я могу надеяться увидеть её сегодня в своей постели, или у меня просто необоснованное сексуальное влечение? Ещё и ноги у нее оказались такими стройными…
Я поставил тарелку перед ней, специально отведя взгляд в сторону, чтобы случайно не зацепиться им за ложбинку её груди третьего размера:
– Сегодня скрэмбл с овощами. Небогато, но завтра будет вкуснее.
– Хорошо.
Её “хорошо” словно елей мне на душу пролило: значит ли её согласие, что и завтра она собирается ходить передо мной в таком соблазнительном виде? Хотя, при чём здесь соблазн? Просто быть здесь. Не обязательно в моей рубашке. Может быть мы вообще не потрахаемся. Такое предположение досадно, конечно, но а вдруг она так и не захочет? Даже больше, чем досадно… Очень досадно.
За этот вечер я отметил в своей гостье много странностей, помимо её сексуальности, крайне эпично подчеркнутой моей рубашкой, которую она столь невозмутимо надела на своё голое тело, о чём я никак не мог прекратить думать.
В своём имени она всё ещё как будто сомневалась. Некоторые слова, вроде “бродяжка”, она как будто впервые слышала, что наводило меня на мысль о том, что она может быть нелегальной мигранткой. Но если так, тогда откуда вдруг у неё такое хорошее знание языка и отличный акцент, чёткое произношение?..
Печенье она уплетала так, словно впервые в жизни ела сладость. Наблюдать за этим было так же приятно, как за её вздымающейся грудью.
На ночь я снова оставил дверь в свою комнату приоткрытой, в надежде на то, что она всё же придёт. Пару раз я попытался ей намекнуть на то, что между нами может быть “что-то интересное”, но она как будто в упор не поняла ни одного моего прозрачного намёка, хотя выражение её лица будто выдавало её попытки понять (вскоре я пойму, что эта её черта меня тоже притягивает).
Так и не дождавшись шагов в коридоре, я почти успел заснуть разочарованным, когда впервые услышал её ночной крик… С этого момента я понял, что секс с ней мне совсем не светит, даже если я закормлю её всеми видами романтических ужинов, на которые только смогу извратиться. В том, что она травмирована внутренне, я понял этой ночью, а с утра увидел ещё больше травм: на её оголенном плече сиял огромный фиолетовый синяк. Этой самоуверенной и при том наивной красоте кто-то определённо точно намеренно причинил вред. От этого осознания у меня знакомо свело зубы – захотелось прикончить зверя, вкусившего запретную кровь.
Я обычный мужик тридцати лет, живущий на подержанной яхте, отдающий должное уважение процессу приготовления вкусной еды, выпивающий в барах и на первый взгляд – надеюсь – кажущийся человеком, не имеющим тёмного дна, которое между тем есть у каждого. Кто-то хранит свои скелеты в шкафу. Мои же скелеты слишком далеки от аллегорического значения, чтобы их возможно было хранить в столь непрактичных местах. Да и шкафов понадобилось бы слишком много. Неудобно.
Сначала я хотел стать шеф-поваром. А потом стал самым невидимым киллером Скандинавии. Как так вышло? Достаточно просто: я выжил, а моя семья – нет.
Аутопсия установила точную причину смерти моей четырехлетней сестры, тридцатилетней матери и сорокалетнего мужчины, из дома которого мать планировала сбежать, но не успела. Мужчина застрелил сначала мою мать, затем мою сестру, после облил свой дом бензином, бросил спичку и выпустил пулю себе в висок. В это время восьмилетний я находился в другом конце города – в компании школьного друга продавал печенье, чтобы помочь матери с деньгами, с которыми у неё всегда были проблемы.
Спустя три дня после рокового пожарища меня забрали к себе в Швецию родители матери. Хорошие старики оказались. До сих пор не понимаю, почему мать разорвала с ними связь. Подозреваю, она была из числа импульсивных женщин, таких, которые склонны не просто делать ошибки, но жить ими. И всё же она была хорошей женщиной… По крайней мере, я запомнил её именно такой.
Мои дед с бабкой оказались гурманами и оттого любителями вкусной готовки: дед только выпекал, а бабушка была мастером на все руки. От них мне и передался интерес к приготовлению блюд, изучению рецептов, подбору вкусов и сочетаний специй… Они умерли с разницей в десять дней, незадолго до моего девятнадцатилетия. Я собирался поступать в колледж на специальность повара, копил деньги, должен был пройти экзамены в том году, но вместо этого похоронил стариков, разобрался со скудным наследством – всего лишь старый дом с четырьмя комнатами – и отправился бродить по миру.
Всего я казнил девятерых насильников. Выслеживал каждого отдельно. Никогда не работал на заказ – только по собственному соображению. Среди них были разные личности: зверь из трущоб, зверь из роскошного дома, бездомный зверь, зверь из палатки… Разные звери. Все замаранные насилием: кто-то избивал жену, кто-то девушку, кто-то детей, кто-то терроризировал целую семью… Больше всего запомнились первый, седьмой и девятый. Первый потому, что стал первым. Его молодую жену, мою ровесницу, доставили в больницу, в которую двадцатилетний я попал с вывихом запястья. Девушка едва была в сознании и, вяло ворочая языком, пыталась доказать доктору, что причиной переломов её руки и носа стало неудачное падение с лестницы. Медсестра досадующим тоном причитала о том, что муж этой девушки раз в три месяца привозит её в неотложку с перебитыми костями: падение с лестницы, падение с велосипеда,
