Меня тошнило, тянуло вырвать прямо здесь, на пол. Стоять и исторгать все содержимое желудка вместе с теми годами, когда я считала Ли своей подругой, своей сестрой, частью меня самой.
– Ма-ма…
В коридоре послышался шорох. Словно кто-то повернул ручку двери. Я замерла. Зажала рот обеими руками. Скрипнула дверь, и я попятилась к ванной. Зацепила каблуком кабель от компьютера и тот упал с грохотом на пол.
Я смотрела на полоску света в открытой двери и как медленно движется в направлении меня чья-то тень. Вжалась в стену, схватив с прикроватного столика ножницы, зажала в кулак.
Когда тень шагнула в комнату, я закричала, зажмурилась. Чьи-то руки сжали меня, а я размахивала ножницами и орала, как ненормальная. У меня началась истерика, неконтролируемая паника. Почувствовала, как мне выкрутили руку, услышала, как лязгнули ножницы об пол, а потом меня сильно тряхнули.
– Кэтрин! Открой глаза! Кошка, это я. Всего лишь я!
Открыла глаза и всхлипнула, на меня смотрел Данте Марини, и я порезала ему щеку ножницами. По его щеке стекала струйка крови.
Через секунду я уже рыдала у него на груди, всхлипывая, сотрясаясь всем телом.
– Тихо, девочка. Тихо, маленькая. Все хорошо. Это я. Всего лишь я. Не смог оставить одну. Сидел внизу пока не увидел, как ты уехала… поехал за тобой. Тшшш… Все хорошо. Теперь все будет хорошо.
У него совершенно другой голос, такой… низкий, тихий. А руки, они сжимают меня сильно, властно, защищая и жалея одновременно. Я прижалась к Данте всем телом. Меня все еще трясло, но внутри разливалась волна тепла. Словно в защищенном месте, словно рядом с ним не может произойти ничего плохого.
Я подняла заплаканное лицо и посмотрела ему в глаза.
– Она ненавидела меня! Все это время она меня ненавидела…
– Кто? Ли?
– Да! Она меня презирала… Писала в своем дневнике, как ненавидит… И моя мама… она мертва… О Господи… Данте!
Он снова прижал меня к себе, до хруста в костях, очень сильно, так что стало нечем дышать. Потом поднял на руки и вынес из квартиры.
* * *
Я нежилась в его объятиях, убаюканная звуком его голоса. Он что-то говорил мне по-итальянски, перебирая мои волосы, вытирая слезы с моих щек, укачивая, как ребенка. Я не сразу поняла, что Данте привез меня к себе, а когда поняла, то ничего не хотела спрашивать, я хотела, чтобы он был рядом. Вчера было много сказано в порыве страсти. И я говорила, и он говорил. Возможно, все это не настоящее, только всплеск похоти. Но почему тогда мне так хорошо в его руках, почему именно сейчас, когда внутри выжженная пустыня боли и разочарования, я ищу именно его руки? И именно в них я чувствую себя уверенно, чувствую маленькой и расслабленной?
Эти руки вчера ночью перекрывали мне кислород… эти руки оставили на моем теле синяки и ссадины… но именно они подхватили меня, когда я падала.
Как же мне не хотелось стать одной из многочисленных побед Данте Марини, не хотелось волочиться за ним, как все эти женщины, которые роились вокруг него, словно течные сучки возле кобеля.
И сейчас он сидел в кресле, потягивал коньяк, а я разместилась у него на коленях, склонив голову ему на плечо, и чувствовала, как засыпаю. Как проваливаюсь в сон и мне хорошо… мне спокойно рядом с ним, как не было спокойно ни с одним мужчиной до него.
Мой мир сегодня перевернулся с ног на голову. И все, что я знала раньше, все, во что верила, вдруг стало совсем иным, вдруг показало свою уродливую изнанку. Мужчина, с которым я прожила несколько лет, изменял мне с лучшей подругой, а лучшая подруга, которую я обожала, ненавидела меня лютой ненавистью и желала мне смерти. Желала отобрать у меня то, что я имею.
Иногда те, кого ты знаешь долгие годы, оказываются совершенными незнакомцами. Враги очень часто слишком близко, так близко, что ты не видишь, как они спрятали за спиной нож, который готовы вонзить тебе в сердце, потому что в их глазах плескается любовь и живое участие, а на губах улыбка прячет оскал монстра.
– Боль проходит, Кэт. Это первые дни она очень острая, потом она станет похожа на вату. Иногда ты будешь чувствовать, что смотришь на мир сквозь нее, а иногда она будет исчезать.
– Почему ты поехал за мной?
Улыбнулся уголком рта и поправил мои волосы, убрав их за ухо.
– Хотел знать, куда ты собралась.
– Ты всегда следишь за своими женщинами?
– У меня нет женщин, Кошка. И если мне нужно за кем-то следить, то всегда найдется человек, готовый сделать это за меня.
– Тогда почему ради меня сделал исключение?
Он смотрел мне в глаза очень долго.
– Потому что хочу знать о тебе все.
– Зачем?
– Ты задаешь много вопросов. Мы не у тебя на сеансе.
– Я тоже хочу знать о тебе все.
Нахмурился, а потом усмехнулся.
– Если ты узнаешь обо мне все, то ты будешь мечтать об этом забыть, как о страшном сне.
– А разве тебя можно забыть?
Данте взял меня за подбородок и провел большим пальцем по моей скуле.
– Нет, пока я тебе не разрешу.
Наклонился и прижался губами к моим губам…
– Мистер Марини, вас спрашивает офицер Заславский, – я не слышала, как вошел его секретарь, и резко подняла голову, но Данте прижал меня к себе сильнее, не выпуская из объятий.
– Что ему нужно?
– У него ордер на ваш арест.
Глава 20
Данте оторвет ему голову. Возьмет обеими руками и повернет до хруста в шейных позвонках. Чико казалось, что он весь пропах липким, вонючим потом, и что от него за версту несет страхом, а Данте, как хищник, учует этот запах и все поймет.
Но он молодец, он соскочил с этого дерьма. Сам. И Эрика вытащил.
Бросил конверт с деньгами в камере хранения, как было указано в сообщении, и теперь можно вздохнуть спокойно. Ужасно хотелось нюхнуть кокса и забыться, но он завязал с этой дрянью.
Вернулся домой, тихо прошмыгнул к себе в комнату, заперся изнутри. Данте, скорее всего, уехал. Может, все обойдется, и брат ничего не узнает.
Последний раз, когда Данте разозлился, Чико чуть не наделал в штаны от страха. Это был один из самых страшных и диких приступов ярости, которые он наблюдал за последнее время. Данте страшен в гневе. Неуправляем.
Барыга слил Альдо, рассказал, что тот покупает кокс и перепродает его девочкам. Данте разнес полдома, пока добрался до Чико, он крушил все вокруг, взбесился, как дьявол. Звенели стекла, и трещали перегородки стен. Сгреб Чико за шиворот и прорычал в лицо:
– Еще раз, щенок, увижу тебя с наркотой – я лично вколю тебе героин в вену, а потом оставлю подыхать от ломки на псарне, в клетке, как бешеную тварь, которой стала твоя мать. А после того, как ты обоссышься под себя и будешь пускать пену изо рта, я лично пущу тебе пулю в лоб и буду смотреть, как твои мозги разукрасят кафель. Ты понял?
Альдо быстро кивал головой и чувствовал, как разрывается мочевой пузырь от позывов. Когда-то у него были с этим проблемы… после того, как «погостил» у своего дяди в Италии. Никогда он еще не видел Данте таким злым. На него. Видел с другими, но не по отношению к себе. Данте ни разу не ударил Чико и не поднял на него руку.
– Понял, я спрашиваю?
– Да!
– Еще раз, сука, увижу или узнаю…
Чико хорошо запомнил урок. Навечно. Больше всего в этой жизни он боялся Данте, но также безгранично любил его. Там, под слоем жестокости и дикости, скрывалось то, чего никто кроме Чико не видел.
Словно на нем маска изо льда, высокомерия и циничности, отражающая весь этот мир в целом, который и самому Чико казался враждебным. Вокруг волки, хищники, которые желают отодрать жирный кусок мяса и им плевать от кого. Нет никакой дружбы, преданности. Все это сказки. Данте всегда говорил никому не верить. Никому, кроме него. И они прятались под этими масками от всего мира. Иногда Чико ужасно хотелось сорвать с брата эту самую личину, заглянуть под нее, почувствовать, что там под ней. Но он понимал, что если это сделать, то он станет уязвимым. А Чико этого не хотел. Уязвимым людям легко причинить боль.
