Алекс вскочил с кресла, и они встретились взглядами. Еще никогда Заславский не выходил из себя настолько, чтобы хотелось вмазать задержанному. А сейчас у него чесались кулаки.
– Я запру тебя в карцер, сейчас! И ничто и никто мне не помешает! Найду причину и запру!
Марини расхохотался, и у Алекса перед глазами пошли красные круги:
– Не запрете. Вы даже не можете позволить себе съездить мне по физиономии. Вы боитесь. Не меня, а вашего начальства, трясетесь за рабочее место. Страх, в любом его проявлении делает вас рабом и плебеем, а я свободен. В отличие от вас. И это бесит не так ли?
Марини подталкивал Заславского к бездне, нарочно к самому краю, чтобы тот рухнул во тьму тех демонов, которые его пожирали. Сорвался. И он, черт возьми, уже готов был сделать этот шаг за грань, но, закусив щеку, сдержался. Словно на шахматной доске зажатый в углу король, которому вот-вот поставят мат, и он мечется с клетки на клетку в неизбежности проигрыша.
– Ваша бывшая любовница рассказывала, что вы ее избивали. Показывала прессе синяки на теле. Разве это не насилие, мистер Марини?
– Какая из них?
– То есть вы не отрицаете этот факт? Вы били ваших любовниц и издевались над ними?
– Я спросил какая из них?
– Эльвира Карц.
– А она не рассказывала прессе, что посещает свингерские клубы и вечеринки в стиле БДСМ, где ее не только бьют, но и трахают одновременно человек десять? Не рассказывала, что она кончает, когда ее душат и одновременно вгоняют в нее три члена сразу? Так вы поинтересуйтесь.
Заславский резко выдохнул, понимая, что ступил на зыбкую территорию, где Марини явно чувствует себя как рыба в воде.
– Мне, как нормальному мужчине, не интересны такие подробности, мистер Марини. Мне интересно одно – били ли вы ее? Какие методы насилия применяли? На теле Анны Лизы найдены синяки и ссадины…
– А что в вашем понимании нормальность? Разве нормального мужчину не возбуждает групповой секс, порно, мастурбация? Или вы это относите к извращениям? Кроме того, по роду вашей профессии вас должно интересовать все. Насчет Анны Лизы снимите побои и сверьте ДНК или что вы там сверяете, мистер Заславский?
Алекс нервно закурил и посмотрел на Марини, тот оставался совершенно хладнокровным, но Алекс мог поклясться, что там, под слоем льда течет раскаленная ртуть. Он чувствовал этот жар. Марини просто очень хорошо держит себя в руках в отличие от него самого.
Зашел Ферни, и Заславский медленно сел в кресло. Ублюдок, проклятый, высокомерный и самоуверенный ублюдок. Только что отымел его по полной программе и довольно жестко.
– Здесь адвокат мистера Марини, желает тебя видеть, Ал.
Через час Алекс наблюдал как Марини садится в черный мерседес и уезжает в сопровождении одного из самых крутых адвокатов штата.
«Ничего, мразь, я тебя поймаю. Я посажу тебя надолго».
* * *
Кэтрин держала в руках чашку с кофе и смотрела в окно, когда Алекс прикрыл дверь кабинета, она даже не обернулась к нему. Заславский подошел ближе и, почувствовав, как от нее пахнет, прикрыл глаза. Он дьявольски соскучился по ее запаху.
– Ты как?
– Никак. Зачем я здесь? Или меня ты тоже задержишь? Данте уже отпустили?
Ал выдохнул и сел на краешек стола, протянул ей сигарету и поднес зажигалку.
Кэт подкурила, зазвонил ее сотовый, и она быстро полезла в сумочку. Достала смартфон и когда посмотрела на дисплей, Алекс готов был поклясться, что выражение ее лица изменилось, даже щеки раскраснелись.
– Да. Я еще здесь, – прикрыла аппарат и посмотрела на Алекса, – хорошо, я позвоню. Да, – улыбается, даже сквозь слезы, нервно поправляет прядь волос, убирает ее за ухо, – я хочу. Очень.
Алекс поморщился. Интересно, когда он сам ей звонил, она вот так улыбалась? Вот этой загадочной улыбкой влюбленной женщины. Внезапно в глаза бросились пятна на ее шее. Заславский подался вперед. Твою ж мать! Это следы пальцев?!
– О Боже, Кэт, он что бил тебя?
Она резко повернулась к Заславскому, и ее глаза гневно сверкнули:
– Кто?
– Марини? Что это за следы у тебя на шее?
Кэтрин наконец-то посмотрела на него, и Заславский мог поклясться, что на ее чувственных губах снова заиграла эта проклятая улыбка… словно, она о чем-то вспомнила.
– Нет, Алекс. Он меня не бил.
– Ты упала. Да! Конечно! Ты шла по коридору, упала, ударилась об угол. Господи, Кэт! Ты что не понимаешь, он опасен?! Данте Марини обвиняется в семи убийствах. Семь мертвых девушек возможно дело его рук! Он чертов извращенец!
– Это ты сделал такие выводы? – снова металлический блеск в равнодушных глазах, и Алекс вдруг понял, какими жестокими могут быть женщины, которые разлюбили, в каких безразличных сук они могут превратится, когда вы ей больше не интересны. – Мы уже разобрались с тем, что в ночь убийства Ли Данте был у меня.
Да, у сукиного сына было алиби, потому что он сутки трахал Кэт в ее квартире и это крутое, мать его, алиби, которое не опровергнет ни один прокурор.
– Это не точно, Кэтрин. Не точно. Он приехал к тебе в десять часов вечера. А мы нашли тело в одиннадцать. Эксперты установили, что остановка сердца наступила между десятью и одиннадцатью часами. У Марини могло быть достаточно времени, чтобы покинуть место преступления и даже переодеться.
– Это предположения. И любой, даже самый паршивый адвокат, разнесет эти домыслы в пух и прах. Ты думаешь, что он убил мою подругу, нанизал ее на крючья, потом переоделся и приехал встретиться со мной на приеме с иностранцами? Думаешь, это возможно?
– Что угодно возможно, Кэтрин, кому как ни тебе знать, что люди способны и не на такое.
– Верно, Алекс. Кому, как не мне знать, на что способны близкие люди!
Когда теряешь женщину, она тут же становится для тебя другой. Какой-то непостижимо красивой, загадочной, обворожительной… именно тем, что больше недоступна, ты больше не можешь и не имеешь право назвать ее своей. Но самое страшное – ты понимаешь, что начинаешь ее ненавидеть. И Заславский чувствовал этот всплеск ненависти. Едкое желание схватить ее и трясти, пока не оторвется ее голова с этой хрупкой шеи, на которой проклятый итальянец оставил свои автографы.
– Ты отлично знаешь, как можно быть циничной сволочью и, трахая одну женщину, приезжать после к другой и при ней разговаривать с той по телефону!
Заславский судорожно сглотнул. Твою ж мать! Она знает… Но где-то в глубине души появилось чувство триумфа, потому что он хотел сделать ей больно именно сейчас. Очень больно… Но это все же не та боль… Это не ревность.
– Откуда?
– С компьютера Ли. Там ее дневник, где она пишет, как вы трахались за моей спиной, пока мы жили вместе, как она похоронила мою мать втайне от меня. Как ненавидела меня! Об этом ты тоже знал?
– Стоп! Что значит за твоей спиной? У нас был секс после того, как мы с тобой расстались! И что за бред насчет матери? Твоя мать жива. Я говорил с ней по телефону… лично два дня назад.
Кэтрин изменилась в лице… Ее подбородок дрогнул. Заславскому показалось, что она даже вдруг стала меньше, худее, словно прозрачнее.
– Как?.. Но там… там написано! О Господи, Алекс!
Заславский несколько секунд смотрел на Кэт, а потом вытащил мобильник.
– Ферни, срочно тащи ноутбук Ли в лабораторию. Кто-то взломал его и писал от ее имени. Проверьте все ай-пи адреса. Давай! Работай! Я скоро присоединюсь к тебе!
Повернулся к Кэт, которая обхватила себя двумя руками и мелко дрожала.
– Там… там было написано, что мама… что она умерла, и Ли похоронила ее. Было написано, что Ли меня ненавидит, что она желает мне смерти, потому что… Боже, Алекс… У тебя есть номер мамы?
Заславский протянул Кэтрин сотовый, чувствуя, как по спине стекают липкие струйки пота. Если Кэтрин прочла все это в компьютере Ли, следовательно, тот, кто написал, не только смог взломать ноутбук, но и прекрасно знал, КТО это прочтет и когда!
– Мама! Это я, – вздрогнул, услышав, как Кэт заговорила по-русски, по ее щекам текли слезы, и Заславский знал, что это первый разговор за очень много лет, и это первый разговор, в котором Кэт назвала Елену матерью. – Мамочка… мам… это Катя… мам, где ты? Я хочу к тебе приехать. Ма-маааа!
