не хочу, чтобы ты осталась.
Я делаю глубокий, успокаивающий вдох.
– Может быть, ты сможешь навестить меня как-нибудь?
Он вздыхает с покорностью, его глаза опускаются на гравий перед нами.
– Да, я не знаю, когда это случится. Кто-то должен поддерживать «Дикую Аляску», пока сделка не завершится. Это произойдет не раньше, чем через два месяца. – Джона пинает ботинком камень. – И я сказал Aro, что помогу им вести дела. Чтобы переход прошел более гладко.
– И сколько это займет времени?
Он безучастно пожимает плечами.
– Кто знает. Это займет столько времени, сколько потребуется.
Я киваю.
– Тогда, может быть, после.
– Может быть.
Он наконец-то встречается взглядом с моими глазами.
И у меня складывается отчетливое впечатление, что этого никогда не произойдет. Время и расстояние уничтожат наши чувства друг к другу, оставив лишь суровую реальность и приятные воспоминания.
И это, наверное, все, что нам суждено иметь.
– Привет, Джона! Калла!
Мы оба оборачиваемся и видим стоящего Билли с широкой, беспечной улыбкой.
Я снова сглатываю.
– Привет.
Он тянется к моим чемоданам.
– Я закину их в такси для тебя.
– Спасибо. – Я проверяю свой телефон. – Мне пора идти. Мой рейс менее чем через два часа.
И если я останусь здесь еще, боюсь, я не попаду на свой самолет.
Джона заключает меня в яростные, теплые объятия, в которые я позволяю себе погрузиться в последний раз, запоминая восхитительное ощущение его сильных рук и пьянящий аромат его мыла и его самого, несмотря на то, что я уже давно его запомнила.
– Мы оба знали, что это будет непросто, – слышу я его шепот.
– Да, наверное. Я просто не думала, что это будет так тяжело.
Звук ботинок Билли, волочащихся по гравию неподалеку, нарушает этот момент уединения.
– Ты знаешь, где я, если я тебе понадоблюсь, – хрипло произносит Джона, отстраняясь и глядя на меня сверху вниз. Его большой палец касается моей щеки, и я понимаю, что плачу.
– Прости.
Я пытаюсь стереть разводы черной туши с его рубашки, но только сильнее втираю их. Сегодня утром, когда я собирала вещи, он молча передал мне мои косметички. Все это время они были спрятаны у него на чердаке.
Резко вдохнув, Джона берет мою руку в свою и держит ее неподвижно в течение нескольких ударов на своей груди – напротив сердца, – а затем вырывается и идет прочь, выкрикнув: «Счастливого перелета, Барби!»
– И тебе того же, большой злой йети! – удается ответить мне, и мои слова трещат от горя.
Я задерживаюсь еще на мгновение, чтобы посмотреть, как Джона забирается в свой самолет. Чтобы напомнить себе, что в конечном итоге это правильный выбор.
Я задерживаюсь настолько, что мое сердце разбивается вдребезги.
А потом направляюсь домой.
Два месяца спустя…
– Вы знали, что в Бангоре на Аляске приходится больше такси на душу населения, чем где-либо еще в Северной Америке?
Я замечаю, как в зеркале заднего вида мелькают глаза водителя «Убер», прежде чем он возвращает внимание на дорогу.
– Там есть один водитель по имени Майкл. Ему всего двадцать восемь лет, и у него восемь детей. Нет, подождите – шесть детей. – Я хмурюсь в раздумье. – Семь детей будет в декабре, это точно. Его жена должна родить в следующем месяце.
– Вы сказали, что этот дом на углу, верно?
Водитель притормаживает перед нашим большим коричневым кирпичным домом.
– Ага. Спасибо, – бормочу я.
Он явно не заинтересован в информации об ошеломляющем количестве такси в Бангоре, штат Аляска. Я почувствовала это, как только забралась в машину, и все же не смогла удержаться, чтобы не поболтать, как я делала все чаще и чаще в последнее время, когда острая боль от потерь пульсировала в дырах внутри меня.
И все же каждое утро, каждую ночь и почти каждый час в промежутках мои мысли блуждают в воспоминаниях о свежем хрустящем воздухе на моей коже и запахе кофе, наполняющем крошечный мшисто-зеленый домик, о стуке ног по грязной, тихой тундровой дороге, о вибрирующем гуле двигателя Вероники, несущей нас по бескрайним, открытым аляскинским небесам. О мягкой, приятной усмешке моего отца. О том, как мое сердце замирало под знающим, голубоглазым взглядом Джоны.
Я думаю обо всем этом, и мое сердце болит, потому что это время в моей жизни закончилось. Папа ушел навсегда.
И Джона тоже.
Я не слышала о нем почти месяц. Мы немного переписывались в первые несколько недель. Но сообщения были неуклюжими – как я и ожидала от парня, который ненавидит технологии, – и их частота быстро сокращалась. Последнее сообщение от него было похоже на отказ: «Из-за Aro я слишком занят, чтобы заниматься чем-то еще». По крайней мере, я убедила себя, что так оно и было. Так было проще. Это дало мне повод перерезать пуповину, которая и так едва держалась на волоске. Но я все еще не нашла способа перестать думать о Джоне, желать его.
С ключами от дома в руках я выскальзываю из «Акуры» и начинаю медленно подниматься по подъездной дорожке. Температура держится чуть ниже нуля, этого достаточно, чтобы асфальт покрылся легкой снежной пылью, выпавшей сегодня ночью.
Я прохожу мимо машины Саймона, затем машины моей мамы, мимо кучи мусора, отходов и…
– Вот дерьмо, – бормочу я.
Завтра день вывоза мусора. Ну, технически сегодня, так как уже час ночи.
Я бросаю свою сумку на каменную дорожку, а затем возвращаюсь назад, чтобы начать перетаскивать контейнеры вниз по подъездной дорожке по одному. На третий раз, когда я возвращаюсь за мусором, я резко дергаю за ручку, чтобы контейнер встал на колеса. Крышка поднимается, и передо мной появляется мохнатая черная морда.
Я издаю пронзительный крик, спотыкаясь на каблуках и едва удерживая равновесие.
– Черт побери, Сид. Ты ловишь меня каждый раз! – кричу я сквозь стиснутые зубы, мое сердце бешено колотится. – Почему ты не впадаешь в спячку?!
Он что-то лопочет в ответ, а затем выпрыгивает из контейнера и бежит под машину Саймона, разбрасывая по пути несколько банок. Тим бежит следом.
С нашего крыльца доносится глубокий, теплый смех, заполняющий тишину.
Мои легкие останавливаются.
Есть только один человек, который так смеется.
Я бросаюсь вверх по каменной дорожке, игнорируя то, что попадаю каблуками в трещины, и обнаруживаю Джону, устроившегося в одном из кресел, его ноги раздвинуты, а руки небрежно лежат на поручнях. Словно на улице и не холодно.
– Откуда ты знаешь, кто из них кто? – небрежно спрашивает он.
– Белое пятно над глазами
