Тима шире, – бормочу я, все еще пытаясь осмыслить происходящее.
Джона здесь.
Джона в Торонто.
У Джоны нет бороды.
– Что ты сделал со своим лицом? – выдавливаю я.
Он проводит рукой по своей точеной челюсти. Без нее он выглядит совсем по-другому. Больше похож на ту фотографию с моим отцом десятилетней давности.
– Я лишился своего грумера некоторое время назад и не смог найти другого такого же хорошего.
Его льдисто-голубые глаза оглядывают мое черное платье и туфли на каблуках, пока я поднимаюсь по ступенькам, ноги шатаются.
– Как давно ты здесь?
– Примерно с девяти. Тебя уже не было дома.
– Мы с Дианой ходили на ужин. А потом пошли в клуб. – Я хмурюсь. – Ты должен был позвонить. Кто-то должен был сказать мне…
– Ты шутишь? – Джона усмехается, кивая в сторону подъездной дорожки. – Ради этого стоило подождать здесь.
Я стою неподвижно еще одно долгое мгновение, оцепенев. Я все еще в шоке.
– Ты перестал отвечать на мои сообщения.
Веселье исчезает с лица Джоны.
– Это было слишком тяжело.
– Было, – соглашаюсь я, грустно улыбаясь ему.
Я знала, что не должна была писать ему, желать доброго утра и спокойной ночи. Знала, что сохранение этой связи не поможет ни одному из нас двигаться дальше в будущем. Тем не менее мне потребовалось все силы, чтобы остановить себя.
А теперь Джона сидит передо мной.
– Что ты здесь делаешь?
– Что, по-твоему, я здесь делаю, Калла? – Он вздыхает, качая головой. – Это не тот вопрос, который стоит задавать.
– Почему нет?
– Аляска. Ты разрушила мою Аляску. – Его тон игривый, и все же в нем скрыт намек на обвинение.
– Мне жаль, – произношу я.
– Неужели?
– Нет. Не совсем, – признаю я с виноватой улыбкой и крошечной искоркой надежды, что, может быть, я не единственная, кто был несчастен. Может быть, я не единственная, кто случайно влюбился.
Джона протягивает руку. Я беру ее без колебаний, позволяя ему притянуть меня к себе на колени. Я падаю на его твердое тело и не могу удержаться от тихого звука, который издаю. Это ощущение даже лучше, чем я его помню.
Неужели это действительно происходит?
Неужели Джона проделал весь этот путь, чтобы увидеть меня?
Он проводит рукой по задней поверхности моих бедер, чтобы приподнять мои ноги, прижимая меня ближе к себе, а затем берет мою руку в свою, проводя большим пальцем по кончикам моих только что подпиленных и покрытых лаком ногтей.
– Ты была…
– Несчастна. – Я снимаю с него бейсболку, чтобы она упала на пол крыльца, и прижимаюсь лбом к его лбу. – Здесь тоже все не так теперь.
Или, по крайней мере, я уже не та. Конечно, я все еще встречаюсь с Дианой и нашими друзьями, но ухожу, как только могу, предпочитая сидеть на диване рядом с мамой и Саймоном, слушая их забавные препирательства. Стремление Дианы сделать что-то из «Каллы и Ди» все еще живо, но я провожу свое время, сосредоточившись на воспоминаниях об Аляске, моем отце и Джоне, постя фотографии, которые заставляют меня улыбаться или смеяться, и делясь историями, стоящими за ними, даже если никто, кроме меня, не собирается их читать. Саймон говорит, что для меня это терапия. Может быть, так оно и есть, но я просто хочу, чтобы те дни оставались свежими и живыми в моей памяти как можно дольше, потому что я знаю, что никогда не смогу их вернуть.
Я больше не крашусь на пробежки, а если и наношу макияж, то только слегка. А куртка, которую купил мне Джона, висит в шкафу. Я достаю ее каждый раз, когда чувствую, что мне нужен комфорт.
Ирония судьбы в том, что едва я вернулась к городской суете, которой так жаждала, как тут же соскучилась по простому спокойствию и умиротворяющей тишине, которые только что покинула.
Джона удовлетворенно ухмыляется.
– Хорошо.
Я не могу остановить себя от желания провести ладонью по светлой щетине на его челюсти и опуститься ниже, чтобы прижаться губами к его губам, зная, что, если мы вернемся к этой рутине, наше расставание станет еще более мучительным.
Но я приму все, что смогу получить, и так долго, как только смогу.
Его язык пробует на вкус его нижнюю губу.
– Что ты пила сегодня вечером?
– Всего лишь мартини.
Его брови приподнимаются.
– Три мартини, – признаюсь я с досадой.
Я ощущала алкоголь в машине, но, как ни странно, внезапно протрезвела.
Джона стонет и откидывает мои волосы со лба, его глаза блуждают по моему лицу.
– Что, черт возьми, мы будем делать, Калла?
– Не знаю. – Я играю с воротником его куртки, мне так и хочется запустить руку под него. – А что насчет «Дикой Аляски»? Как дела?
– «Дикой Аляской» она пробудет недолго. Они уже обсуждают новый логотип Aro для самолетов. Я сказал им, что останусь еще на два месяца, а потом уйду. Я просто… Я не могу. – Его челюсть сжимается. – Рен ушел. И скоро «Дикая Аляска» тоже уйдет.
В моем горле поднимается ком.
– Я скучаю по нему.
– Ага. Я тоже, – хрипло признается он, несколько раз моргнув.
«Смаргивает слезы», – понимаю я, и это заставляет меня плотнее прижаться к нему.
– Так что же ты думаешь делать, если больше не будешь в «Дикой Аляске»?
– Я собираюсь открыть свою маленькую чартерную компанию для посадок вне аэропорта. Рен оставил мне три самолета.
– Да, он говорил мне, что собирается. Это хорошо. Люди доверяют тебе, когда ты прилетаешь на них.
– Решил продать Джагхеда и купить что-нибудь поменьше. И тогда я смогу обустроиться поближе к Анкориджу. Ты могла бы помочь мне с маркетингом в бизнесе, раз уж ты в этом разбираешься. Подумал, что близость к большому городу может пойти тебе на пользу. – Он сглатывает. – Это то, что тебе было бы интересно делать?
– Что? Я… – заикаюсь я, застигнутая врасплох.
Перебраться поближе к Анкориджу?
– Что ты имеешь в виду? Ты предлагаешь мне переехать туда?
Джона просит меня переехать на Аляску?
Он пристально смотрит на меня.
– Именно об этом я и прошу.
– Я… – Мое сердце начинает бешено биться в груди. – Я не знаю.
Это означает уехать на Аляску ради Джоны. Оставить свою жизнь ради Джоны. Сделать то же самое, что сделала моя мать.
– Но что, если мне это не понравится? – уточняю я.
– Тогда мы придумаем что-то, что устроит нас обоих.
– А что, если это означает быть не на Аляске? – с опаской спрашиваю я, потому что, как бы я ни скучала по Джоне, я не собираюсь подписываться под таким приговором.
