пустым.
– Нет, не сильная.
– Да. Ты сильна по-своему, Калла. И ты это переживешь.
– А что, если я не хочу это переживать?
Я больше ни разу не пожалуюсь на Аляску. Я буду жить здесь до старости и седых волос, и никогда не подумаю о том, чтобы переехать отсюда, никогда больше не пожелаю оказаться где-нибудь в другом месте, пока у меня будет Джона. Я чувствую себя такой идиоткой сейчас. Я так долго позволяла поглощать меня таким пустяковым вещам.
– Это никогда не зависит от нас, разве нет?
За мгновение до того, как дверь со скрипом открывается, в доме раздаются тяжелые шаги. До меня доносится низкий гул голосов из телевизора.
– О, ты здесь. – Мюриэль кивает Рою, забирая у меня из рук холодную кружку, практически полную. – Я сделаю тебе еще чая. Рой, будешь чашечку? Я тебе налью.
Она разворачивается и исчезает в доме.
– Я не люблю чай, – признаюсь я после ее ухода.
– Я тоже, но время от времени я позволяю этой боевой ослице идти своим путем.
Несмотря ни на что я чувствую, что мои губы кривит улыбка, и представляю, как они вдвоем проводят в лесу девять дней и ночей вместе. Какие, должно быть, разговоры были у этих двоих…
– Мюриэль рассказала мне, что ты помогал ей искать Дикона тогда.
Рой издает нечленораздельный звук, но не отвечает.
Но мне все равно, раздражен ли он тем, что я знаю. Пусть хоть обругает меня за то, что я говорю об этом; мне это как с гуся вода. Или гусыни. Жены-гусыни, которая ждет новостей, не потеряла ли она своего ворона.
– Почему ты это сделал?
Рой долго не отвечает, его глаза блуждают по темноте, словно он пытается разглядеть отсюда линию деревьев.
– Потому что я должен ей. Потому что давным-давно именно она была там со мной, когда я искал своих родных.
Я нахмуриваю брови.
– Мюриэль?
– Я мало что помню, но помню, что был голодным, холодным и несчастным и слушал, как мои родители ссорились из-за еды. – Он ковыряет пуговицу на своей рубашке. – Мой отец пошел проверить силки на кроликов. Он не смог бы вытащить собственную ногу, если бы наступил в капкан, но упрямый ублюдок был полон решимости никого не просить о помощи. – Он ухмыляется. – Если тебе интересно, откуда это у меня. Моя мать устала ждать, поэтому она собралась и ушла из дома в метель с последними нашими деньгами. Она хотела сходить в магазин и посмотреть, что можно купить, чтобы мы не умерли с голоду. Сказала мне оставаться дома. И это был последний раз, когда я ее видел. Живой, по крайней мере.
Пока он рассказывает эту историю, меня терзает странное чувство, будто я уже слышала ее раньше.
– Когда местные пронюхали об этом, многие из них несколько дней прочесывали лес и дорогу, разыскивая ее. С ними была одна девчонка. Она была старше меня на несколько лет, но у нее было ружье, перекинутое через плечо. И она казалась мне крепкой, словно железо. Я сказал себе, что должен стать таким же, как она, если у меня есть хоть малейшая надежда выжить. – Его губы изгибаются. – В конце концов мою мать нашли. Она замерзла насмерть. Они решили, что она заблудилась, потому что потерялась. Скорее всего, она умерла в первую же ночь.
На меня накатывает холодное осознание.
– Твой дом. – Я указываю на противоположную сторону озера. – Это твой дом там.
Рой, может, и говорит с техасским акцентом, но когда-то он и его семья приехали на Аляску, чтобы попытаться построить свою жизнь здесь.
А той крепкой девушкой, помогавшей искать его мать, была Мюриэль.
– Мюриэль знает?
Потому что, похоже, что нет.
Он отрицательно мотает головой.
Значит, она не помнит его, а он никогда ей и не рассказывал.
Я с трудом пытаюсь собрать воедино остальные кусочки этой истории из того, что рассказывала мне она.
– А потом… вы с отцом вернулись в Техас. Нет, погоди. – Я нахмуриваю брови. – Мюриэль говорила, что вы приехали из Монтаны?
Откуда была родом и ее семья. Эту информацию она помнила.
– Когда мы уехали с Аляски, мой отец больше не хотел иметь ничего общего со снегом, а потому мы отправились на юг, в городок возле Далласа. Там я и вырос. Мы вместе с отцом строили дома и сараи. Он всегда умел обращаться с деревом. Этому я научился у него. – Его пальцы проводят по краю шляпы. – К тому времени, когда я решил вернуться, земля уже была продана кому-то другому. Поэтому я взял ближайший свободный участок.
– Этот дом действительно построен на совесть.
Стив, тот парень-подрядчик, был просто поражен тем, насколько хорошо он сохранился. Сделано верно было все – прочный фундамент, подходящая древесина, широкие козырьки, дренажный уклон. Тот факт, что участок зарос, помог защитить дом от воздействия солнца.
– Ты можешь съездить взглянуть на него. В смысле, если хочешь.
Губы Роя изгибаются в ухмылке.
– Я уже бывал там несколько раз. Чистил водостоки. А то Фил дал бы ему сгнить.
Полагаю, Рой делал куда больше, чем просто чистил водостоки. Стив сказал, что, похоже, будто кто-то обрабатывал древесину льняным маслом и скипидаром и латал крышу.
Рой хранит историю своей семьи на Аляске, какой бы трагичной она ни была.
– Почему ты вообще вернулся сюда после всего этого?
Он потерял мать и брата в этом диком краю.
А потом потерял жену и дочь из-за чего-то другого.
Это был бы не первый раз, когда человек бежит сюда от чего-то.
Так сказал Джона в ту ночь, когда я рассказала ему про фотографию семьи Роя, стоящую в его доме.
Джона…
Я закрываю глаза от ужаса, который снова накатывает на меня, притупленный минутным отвлечением.
На холодном сыром крыльце повисает тишина, до тех пор пока к нам не выходит Мюриэль с двумя чашками горячего чая, которые она ставит на низенькие уличные столики, специально купленные мной, рядом с чашкой сахара и стаканом молока.
– Это твое козье молоко, Рой, – говорит она и, не дожидаясь благодарности, возвращается в дом.
Удивительно, что она так и не собрала вместе кусочки истории семьи Роя в Трапперс Кроссинг, будучи такой прозорливой женщиной. Но опять же, тогда она была молода, пребывание семьи Донованов здесь было коротким и уединенным, и с тех пор прошло много десятилетий. Почему кто-то вообще должен был заподозрить, что маленький мальчик, который так много потерял в этом месте, однажды снова приедет сюда спустя годы?
– Каковы шансы, что она подсыпала
