мне мышьяк? – спрашивает он, настороженно изучая свой чай. – Господь свидетель, я бы заслужил это.
– Почему? – интересуюсь я. – Что ты такое сделал, Рой?
Это абстрактный вопрос – сделал ли он что-то плохое конкретно Мюриэль? Или он сделал что-то плохое кому-то другому? – и я задаю его свободно, не опасаясь последствий.
Раздается звяканье металла о фарфор; Рой добавляет себе в чашку три чайные ложки сахару и размешивает.
– Я не всегда был таким приятным.
Я фыркаю в ответ на его попытку пошутить.
Он подносит чай к губам и делает длинный медленный глоток.
– У меня были проблемы с пагубными привычками в прошлом. Выпивка… таблетки… все такое. И я мог быть очень неприятным, когда что-то выводило меня из себя. Правда, чтобы вывести меня из себя, многого не требовалось. Однажды вечером мы с женой поехали в город. Мы давно никуда не выбирались с тех пор, как родилась Делайла. А Николь? Она была настоящей красавицей. Люди головы сворачивали, когда она шла мимо. Я ненавидел это и любил одновременно. – Он медлит секунду. – В тот вечер мы столкнулись с ее старым приятелем. Это был один из тех, кто сбежал, а потом вернулся в город. С той секунды, как они взглянули друг на друга, я понял, что у меня проблемы. По крайней мере, так сказало мне виски. Слово за слово, и в ход пошли кулаки. И я ударил его… не знаю, сколько раз.
Он держит в руке горячую кружку и не отрывает от нее взгляда.
– Он был не единственным, кого я ударил в ту ночь.
Я пытаюсь переварить то, в чем признается Рой, и внезапно ощущаю благодарность, что уже в оцепенении.
– Значит, ты сбежал на Аляску?
– Когда я протрезвел и увидел, что сделал с лицом Николь… – Он почти неразборчиво качает головой. – Таким я помнил лицо своей матери после одной из их ссор. Тогда я поклялся, что никогда не буду таким, как отец.
– Мы все делаем это, разве нет? – рассеянно бормочу я, думая о том, сколько раз сама давала себе такие же обещания.
– Николь всегда была слишком хороша для меня. Она знала это, я знал это. Ее семья, черт возьми, знала это. Так что я собрал свои вещи, а они позаботились о том, чтобы она не стала меня останавливать.
Неудивительно, что Рой не любит говорить о своем прошлом. Кто захочет признаваться в том, что он избил собственную жену?
– Ты общался с Николь после этого?
– Только чтобы сообщить ей, куда посылать документы на развод. Что она и сделала. Думаю, она вышла замуж во второй раз. – Он медленно кивает. – Это хорошо.
Я не знаю, что я сейчас испытывала бы к Рою, если бы не тонула в своих собственных переживаниях.
Гнев?
Отвращение?
Жалость?
Сочувствие?
Все вместе?
Тридцать с лишним лет назад Рой в пьяной ярости набросился с кулаками на свою жену, а потом удрал на Аляску.
Чего он заслуживает сейчас?
Рой провел три десятилетия в своеобразном изгнании, где он больше уже не мог причинять боль тем, кого любит; где он никого к себе не подпускал, не желая принять даже одну таблетку обезболивающего, боясь снова потерять над собой контроль.
Так чего именно заслуживает Рой Донован?
Возможно, в другой день и в другой обстановке у меня было бы мнение на этот счет.
– Мы хотели восстановить дом, чтобы его можно было использовать снова, – тихо говорю я себе под нос. – Рабочие должны были начать на следующей неделе.
Рой ничего не отвечает на это.
Моросящий дождь перерастает в ливень, его капли шлепают по воде и гравию вокруг нас, пропитывая землю. Джона был бы рад этому дождю.
Джона…
Это должен был быть легкий перелет. Туда и обратно, вернусь через несколько часов, обещал он.
Пронзительный звонок телефона заставляет меня подпрыгнуть. Я бросаю взгляд на экран, и от высветившегося номера у меня сводит живот. Я протягиваю к нему дрожащую руку, но застываю между необходимостью ответить и желанием ухватиться за свой последний клочок надежды.
Или заблуждения.
– Я не могу. – Мои слова почти не слышны, я силюсь сделать хотя бы вдох.
Рой колеблется всего секунду, а потом берет мой телефон. Он делает глубокий вдох, а затем отвечает.
Я крепко обнимаю себя.
И молюсь.
Молюсь.
Молюсь, чтобы Джона вернулся ко мне.
– Угу… Угу…
Наша входная дверь со скрипом открывается. Мюриэль и Мари обе высовывают головы, чтобы послушать. Должно быть, они услышали звонок. Мари держится за живот, Мюриэль затаила дыхание.
– Да… Угу… – Взгляд Роя переходит на меня, и он сглатывает.
Это нехороший знак.
Новости просто не могут оказаться хорошими.
Я сжимаю губы в попытке сдержать рыдание, цепляясь за надежду до последней секунды.
– Да… Хорошо… Спасибо, сэр. – Рой завершает звонок и кладет мой телефон на стол. – Они нашли его самолет в долине к северу от Палмера, – мрачно подтверждает он. – Он жив.
– Две аварии за один год с тех пор, как мы с тобой познакомились. Я начинаю думать, что ты приносишь неудачу, Барби, – хрипит Джона со своей больничной койки.
При звуке его голоса я разражаюсь слезами от переполняющего меня облегчения.
– Эй, эй, эй… – Он протягивает здоровую руку, подзывая меня.
– Ты придурок. – Я переплетаю свои пальцы с его и сажусь на край кровати.
– Прости меня. – Он тянет мою руку к своему рту. Его губы такие сухие. – Я пошел на этот глупый риск. Я не думал, что буря будет настолько сильной, и решил, что если буду лететь над долиной низко, то все будет в порядке. Я просто… Я очень хотел попасть домой к тебе.
– Ты почти не вернулся вообще.
Нисходящий поток воздуха, в который попал Джона, прижал Веронику к земле. Полицейский, с которым я разговаривала, сказал, что это большая удача, что он летел именно там, где летел, иначе эти порывы ветра скорее всего впечатали бы его в склон горы, а этого не пережил еще никто.
Теперь у Джоны достаточно сломанных костей и порезов, чтобы надолго задержаться на земле, пока он выздоравливает.
Он пытается изменить положение тела и морщится.
– Не двигайся, – ругаю я, проверяя подсоединенную к нему капельницу, которая вводит обезболивающие препараты.
– Мы с Роем теперь как близнецы.
– Ага. Почти не отличить.
Сотрясение мозга, сломанная ключица, раздробленная левая рука, которой потребовалась операция и штифты, чтобы собрать ее обратно, несколько сломанных ребер, пробитое легкое и царапины с синяками по всему телу.
Но Джона жив, напоминаю
