садились за стол без посторонних. Малыш Дугдейл приезжал почти каждый день из своего Силкина, который находился всего в десяти милях. Он очень часто уезжал домой переодеться к обеду и возвращался, чтобы провести вечер в Хэмптоне, поскольку леди Патриция, кажется, совсем неважно себя чувствовала и любила пораньше отправиться спать.
Малыш никогда не выглядел в моих глазах реальным человеческим существом, и я думаю, так случилось потому, что он всегда играл какую-то роль. Роль Дон Жуана чередовалась с ролью старого итонца, ролью сквайра Силкина и ролью «талантливого» космополита. Ни в одной из этих ролей он не был вполне убедителен. В роли Дон Жуана он преуспевал только с очень простодушными женщинами – исключение составила леди Монтдор, а она, какими бы ни были их отношения в прошлом, пришла к тому, что стала относиться к нему скорее как к компаньонке или личному секретарю, чем как к любовнику. Сквайр в слегка шутливой манере играл в крикет с деревенской молодежью и читал лекции сельским женщинам, но никогда, несмотря на все свои усилия, не казался настоящим сквайром, а «талантливый» космополит выдавал себя с головой всякий раз, как прикасался кистью к холсту или пером к бумаге.
В деревне он и леди Монтдор были очень заняты тем, что называли «своим искусством», дюжинами производя колоссальных размеров портреты, пейзажи и натюрморты. Летом они работали на открытом воздухе, а зимой устанавливали в северной спальне большую печь и использовали эту комнату как студию. Они были такими великими почитателями своего творчества и творчества друг друга, что мнение внешнего мира для них мало что значило. Их картины всегда вставлялись в рамы и вывешивались у них в домах, лучшие – в комнатах, остальные – в коридорах.
К вечеру леди Монтдор была готова немного отдохнуть.
– Я люблю хорошенько поработать в течение дня, – говорила она, – а затем, вечером, провести время в приятной компании и, возможно, за картами.
К обеду всегда были гости: несколько оксфордских преподавателей – донов, перед которыми лорд Монтдор мог похвалиться знанием Тита Ливия, Плотина и семейства Клавдиев, лорд Мерлин, который был большим любимцем леди Монтдор и всюду приводил ее высказывания, и более важные соседи по графству, строго по очереди. За стол редко садилось меньше десяти человек. Все это очень отличалось от порядков, принятых в Алконли.
Я наслаждалась этими визитами в Хэмптон. Леди Монтдор все меньше приводила меня в трепет и все больше очаровывала, лорд Монтдор оставался идеально приятным и бесцветным. Малыш продолжал вызывать у меня чувство гадливости, а Полли стала моей лучшей подругой после Линды.
Немного времени спустя тетя Сэди предположила, что мне будет приятно привезти Полли с собой в Алконли, что я с радостью исполнила. Это было не очень подходящее время для приезда, поскольку нервы у всех были расстроены помолвкой Линды, но Полли, кажется, и не заметила этого. Ее присутствие, бесспорно, удержало дядю Мэттью от того, чтобы дать полную волю неистовству своих чувств. Когда мы вместе ехали из гостей обратно в Хэмптон, она сказала мне, что завидует детям Рэдлеттов, ведь они «выросли в таком спокойном, любящем доме». Подобное замечание мог сделать только человек, которого поселили в лучшей гостевой комнате, вдали от утренних граммофонных концертов дяди Мэттью, и которому ни разу не довелось увидеть этого буйного человека во время одного из его припадков. И все равно это показалось мне странным, когда я возвращалась от Полли, потому что если кто-то и был всю жизнь окружен любовью, то это она. Тогда я еще в полной мере не понимала, насколько начали осложняться отношения между ней и ее матерью.
Мы с Полли были подружками невесты на состоявшейся в феврале свадьбе Линды, и, когда торжество закончилось, я на машине отправилась в Хэмптон вместе с Полли и леди Монтдор, чтобы провести там несколько дней. Я была благодарна Полли за это приглашение, потому что слишком хорошо помнила ужасное ощущение разочарования, которое воцарилось после свадьбы Луизы и которое, бесспорно, удесятерилось бы после бракосочетания Линды и Энтони. И в самом деле, со свадьбой Линды подошла к концу первая часть моей жизни, и я почувствовала себя окруженной вакуумом, застывшей где-то посередине между детством и периодом супружества.
Как только Линда и Энтони уехали, леди Монтдор послала за своим автомобилем, и мы втроем втиснулись на заднее сиденье. Мы с Полли все еще были в платьях подружек невесты (шифон оттенка молодого горошка), но уже закутаны в шубы, а ноги наши были обмотаны пледами, как у детей, едущих на урок танцев. Шофер накинул нам на плечи большую медвежью шкуру и положил грелку для ног у наших серебряных шевровых туфелек. Было не то чтобы холодно, а как-то зябко, с утра все лил и лил дождь, а теперь уже темнело. В салоне машины было как в сухой маленькой коробке, и, пока мы ехали по длинным, мокрым и блестящим, покрытым лужами дорогам и дождь бил нам в окна, мы чувствовали себя особенно тепло и уютно в этой коробочке и знали, что впереди нас ждет так много света, тепла и надежного комфорта.
– Как мне нравится сидеть в сухости, – выразила наши ощущения вслух леди Монтдор, – и наблюдать, как мокнут все эти бедные люди.
Она дважды проделала сегодня этот путь, приехав утром из Хэмптона, тогда как Полли приехала оттуда днем раньше со своим отцом на последнюю примерку платья подружки невесты и для того, чтобы поприсутствовать на обеде с балом.
Прежде всего мы говорили о свадьбе. Леди Монтдор была неподражаема, когда предстояло разобрать событие такого рода, ведь от ее пронзительного взгляда ничто не могло укрыться, и никакие порывы милосердия не смягчали ее комментариев по поводу того, что она заметила.
– Как удивительно выглядела леди Кресиг, бедная женщина! Вероятно, кто-то сказал ей, что у матери жениха должно быть на шляпе всего понемногу – очевидно, на счастье. Мех, перья, цветы и кусок кружева, а в довершение картины – бриллиантовая брошь. Бриллианты, ограненные в виде «розочки» – я хорошо рассмотрела. Забавно, что эти люди, которые считаются очень богатыми, кажется, никогда не надевают приличных украшений, я это часто замечала. А вы обратили внимание, какие жалкие маленькие вещицы они подарили бедной Линде? Чек – да, это, конечно, очень хорошо, но на какую сумму, хотела бы я знать? Культивированный жемчуг – по крайней мере, я так полагаю, а не то он стоил бы не меньше десяти тысяч фунтов – и крошечный браслет. Ни тиары, ни ожерелья, что бедная
